|
Болезнь отсту¬пила, но не сдалась окончательно, и для подросшего Анато¬лия забота о своих ногах стала привычным делом вроде ут¬реннего умывания. Так он и остался на Войковской. Анар¬хисты-повстанцы взяли на станции власть уже при нем, много позже. Анархисты заявили о себе как о самостоятельной силе в конце войны Красной линии с Содружеством Станций Кольцевой линии. Нестор, которого Анатолий знал еще в те времена, когда его звали дядей Мишей, сначала воевал за красных, но потом что-то с ними не поделил. Добрался со своими людьми до Войковской и обосновался на ней. Все те, кто считал Москвина и всю Красную линию преда¬телями революционных идеалов, прибились к партизану дяде Мише. Дальше – больше. Мишин отряд перешел на сторону Ганзы и помог Кольцу выиграть несколько важных сражений с коммунистами. Это, как объяснял дядя Миша потом своим бойцам, был союз временный, тактический. Ганза была за частную собственность, за правый поря¬док, а у дяди Миши от одних этих слов начинал дергаться глаз. Когда красные подослабли и громить их стало уже неспортивно, Мишины бойцы переключились на Ганзу потихоньку, исподтишка. Грабили награбленное. Кто-то тогда и подсказал партизанскому командиру, что ведет он себя в точности как Нестор Махно в гражданскую войну. Мише сравнение понравилось, запало. Вспомнив школьную программу, он, наконец, понял, какая идеология ему всех роднее. И определился окончательно: взял себе псевдоним Не¬стор – ясное дело, в честь Махно. И заодно присвоил де¬виз зеленых «Бей красных, пока не побелеют, бей белых, пока не покраснеют!». Когда война между Ганзой и ком¬мунистами пошла на убыль, призыв утратил актуаль¬ность. Вместо него Нестор провозгласил тогда лозунг «Воля или смерть!», написав его белыми буквами на чер¬ных полотнищах под черепом и скрещенными костями. Этими транспарантами были увешаны все стены и колон¬ны Войковской, на которую с той поры стали стекаться все, кто считал любой намек на государственное регули¬рование личным оскорблением, а попытки посягнуть на свободу личности – смертным грехом. Под черные знамена батьки Нестора становились и вольнолюбивые бродяги-челноки, и сталкеры, привлечен¬ные возможностью раздобыть на Войковской оружие и снаряжение, и бывшие коммунисты, и даже ганзейские купцы, которых чем-то обидели на Кольцевой. Войковская превратилась в Гуляй Поле задолго до того, как Нестор поставил это решение на голосование. Здесь процветала торговля оружием, дурью и самогоном, по Сходной цене можно было купить женскую любовь. Впро¬чем, повальные кутежи, в которых деятельное участие не¬редко принимал и сам Батька, не мешали анархистам оста¬ваться серьезной военной и политической силой, с которой вынуждены были считаться другие станции Метро. Не понятно как, но при первой надобности Нестор мог одним мановением руки восстановить железную дисцип¬лину сплотить разномастное отребье, направить его энер¬гию и волю на большие свершения. Вернее сказать, разру¬шения. Анархизмом на станции увлеклись не на шутку. Учебники истории Гражданской были на Войковской на вес золота. Са¬мые отчаянные из идейных в костюмах химзащиты отправ-лялись в Великую Библиотеку за книжками Бакунина и Кропоткина. В пьяном угаре из-за нюансов идеологии могли выбить зубы или ткнуть напильником в печенки. Нестора обвиняли в тяготении к махновщине. Батька за¬щищался, напирая на то, что со временем, отсеяв случай¬ных попутчиков, обязательно вернется на почву анархо-коммунизма. Во времена идейных диспутов проститутки и торговцы вели себя тише воды, ниже травы. Командование принима¬ло решения о силовых акциях, и по приказу Нестора в сто-рону Кольца мчались похожие на махновские тачанки дре¬зины с установленными на них ручными пулеметами Калашникова. Под властью анархистов находились две последние станции Замоскворецкой линии. |
