|
Ели в пол¬ной тишине и почти кромешной тьме, только клацали зубы и ходили желваки. Поглядывая на хмурые лица товари¬щей, Анатолий понимал, о чем они думают. Пророчества сумасшедшей о черных ступенях боли и Храме Страданий хорошего настроения не добавили. «Ну вот, кто тут восторгался князем Кропоткиным и его исследовательским пылом? – спросил себя Толя с ехид¬цей. – Вот, изучай, строй себе научную карьеру. Новые ви¬ды фауны? Пожалуйста! Есть неплохие шансы войти в ис¬торию первооткрывателем Зверя. Хотя настоящим-то его первооткрывателем был рыжий Митяй… Сколько еще от¬крытий чудных сулит нам московское Метро…» Треугольник Чеховская – Пушкинская – Тверская, име¬новавшийся теперь Рейхом, мог оказаться даже слишком щедрым на открытия. Анатолий готовился к ним заблагов¬ременно. Отдал пистолет, нож и рюкзак Сергею, перело¬жил паспорт в карман брюк. На Чеховской ведь любая заминка могла привести к пальбе. Фашисты славились по всему Метро своей нетерпимостью и нетерпеливостью, и оружие пускали в ход по малейшему поводу. Отряд двинулся в путь и без приключений одолел оче¬редной переход. Когда вдали появился мигающий зрачок костра, Анатолий двинул к блокпосту в одиночку. Он под¬нял руки еще до того, как его заметили. После стандартной процедуры, состоявшей из хлестких, как удары кнута, ок¬риков, к Анатолию направились трое. Все в черных беретах и камуфляжной форме. Они выглядели близнецами не только из-за одинаковых презрительно-ледяных выраже¬ний лиц. Анатолий отметил, что одинаковые бульдожьи че-люсти делали охранников настолько похожими, будто их обладателей разводили на одной ферме. Старшего можно было отличить по тому, что он стоял в центре и держал вместо автомата фонарик. Луч сканировал пришельца от ног к лицу. Автоматчики моментально оказа¬лись у Анатолия за спиной и одновременно толкнули его в спину стволами. Первым, что бросилось в глаза при подхо¬де к блокпосту, был плакат, натянутый под потолком тун-неля на всю его ширину. На красном фоне черной краской, На трех языках было выведено: «Blut und Ehre. Blood and Honour. Кровь и честь». Вместо знаков препинания надпи¬си разделялись кружками с трехконечной свастикой. - Кто такой? – наконец спросил старший. - Человек. - Ага. Шутник. – Офицер поднял затянутую в черную перчатку руку и указал в угол между набитыми песком мешками и стеной. – Полюбуйся. Этот тоже поначалу на¬зывал себя человеком. Трепался о том, что артист. Мы сов¬сем немного поработали с ним, переубедили и теперь… Цербер, голос! Зазвенела цепь. То, что Анатолий посчитал грудой тря¬пья, зашевелилось и оказалось стариком-горбуном. Он был бос и одет в невообразимые лохмотья. В свете костра блестела лысина, окруженная венчиком седых волос. На худой, обтянутой пергаментно-желтой кожей шее виднелся ме¬таллический ошейник с ржавым висячим замком. Проти¬воположный конец цепи был продет в стальную скобу на стене. Повинуясь приказу офицера, горбун встал на четве¬реньки, поднял вверх лицо, превратившееся от побоев в сплошной синяк, и раскрыл почти лишенный зубов рот. Уши резанула хриплая пародия на лай. Овчарка, лежавшая у мешков, покосилась на старика и лениво тявкнула в ответ. – Молодец, песик! – Офицер кивнул горбуну и обернул¬ся к Анатолию: – Мы показываем Цербера всем, кто прихо¬дит в гости. После знакомства с ним желание шутить с сол¬датами Рейха, как правило, пропадает. Документы! Офицер принялся рассматривать паспорт, бормоча что-то себе под нос. Анатолий же не сводил глаз с его кадыка, ходившего вверх-вниз, и размышлял о том, что за доли секунды сможет преодолеть разделявшее их расстояние. А там… С каким наслаждением, он вцепился бы в эту шею и сдавливал бы ее до тех пор, пока глаза фашиста не вылезли бы из орбит! При большом желании можно было успеть вы¬хватить пистолет из кобуры. |
