И вдруг все увидели, как резко изменилось лицо старика. Он даже приподнялся со стула, потом снова опустился, как бы разом лишившись слов.

А Володя между тем снял крышку и выложил фотографии на стол.

Но никто не смотрел на фотографии. Все глядели на Петра Петровича, на его возбужденное лицо с необычно блестевшими глазами.

— Откуда… откуда это у вас? — хриплым голосом наконец спросил он.

Егор и Алеша переглянулись.

— Сейчас все расскажем, — сказал Володя.

— Откуда? — нетерпеливо повторил старик.

— Кузя нашел, — сказал Егор. — Рыл землю и нашел…

— В развалинах, там, где замок…

— А что, вы знаете, чьи это карточки? — спросил Костя.

— Знаю, — медленно ответил Петр Петрович. — Эти фотографии мои, а вот эта обложка от тетради-дневника Мити Воронцова…

Егор не сдержался, воскликнул:

— Того самого Мити?

— Да, того самого…

Старик перебирал фотографии дрожащими пальцами.

— Вот Митя, смотрите…

На карточке был изображен мальчик, примерно ровесник Егора и Алеши. Круглое лицо, темные, пытливые глаза, ямочка на щеке.

— Такой он был…

Старик долго с грустью смотрел на фотографию Мити.

И все те, кто был здесь, в комнате, не отрывали взгляд от лица мальчика.

Так вот он какой был, героический школьник Митя Воронцов! Вот он, перед ними: смелые глаза, волевой подбородок…

Володя склонился над грудой карточек, вытянул одну из них:

— А это кто?

Прямо на них смотрело юношеское лицо, серьезное, ясноглазое. Красивое, значительное лицо.

— Кто же это? — в один голос воскликнули оба мальчика.

— Один мой друг. Очень хороший человек.

Петр Петрович помолчал, разглядывая фотографию, слегка прищурив глаза, уносясь, очевидно, мыслями в прошлое. И выражение лица у него было как тогда, на берегу реки, когда он смотрел на воду, — вспомнилось вдруг Егору.

— Мой друг, — повторил старик. — Человек интересной, примечательной судьбы, когда-нибудь я расскажу вам о нем.

— Расскажите теперь, — взмолился Егор. — Ну, пожалуйста!

Петр Петрович подумал немного.

— Хорошо, так и быть, — согласился он и как бы самому себе сказал: — Начать придется с самого начала.

Глава восьмая, в которой начинается рассказ Петра Петровича

Вставая утром, Петр Петрович первым делом привычно взглядывал на портрет сына, висевший на стене. Сын был снят в белой рубашке, солнечные блики на загорелых щеках, светлые волосы растрепаны.

Петр Петрович ясно помнил то июньское утро, когда он в последний раз снимал Вадима. Вадим стоял в саду, держа одной рукой руль велосипеда. Время от времени налетал легкий ветер, Вадим поднимал голову, смотрел на листья, пронизанные солнцем, на птиц, взлетавших кверху.

— Стой спокойно, — сказал отец. — Я же снимаю!

— До чего надоело стоять на одном месте, — отозвался сын.

Это было девятнадцатого июня. А снимок отец проявил уже после двадцать второго, когда Вадим ушел на фронт. Проявил, отпечатал, сам окантовал и повесил на стену.

Когда сын уходил на фронт, отец сказал ему:

— Жаль, что я так и не успел проявить твою карточку.

Сын засмеялся:

— Проявишь тогда, когда вернусь…

Петр Петрович хотел сказать, что портрет сына — это все, что у него осталось.