— Да ты что?! — чуть не ору я. — Ты что, Галатею хочешь заказать? В виде ребёнка?! Прямо вот — Маленькую Долли под школьницу?! Чтобы её трахать?! А не рехнулся ли ты?

Одну Долли мы уже продали психопату. А она за неделю поняла, что имеет дело с серийным убийцей, и нашла у него маньячные трофеи: мизинцы убитых, ни много, ни мало. Он сел, а полицию мы еле-еле убедили не обнародовать участие в этом деле Галатеи — скандал бы был невероятный. Как бы то ни было, тайну частной жизни наша машина разгласила, в полицию донесла…

Хорошо, Рамон подсказал выход: Долли конфисковали как вещественное доказательство — и ребята оставили её себе, в качестве, как в отчёте написали, «оборудования для проведения криминалистического анализа обстановки»: на улики у неё чутьё оказалось, как у ищейки.

Но всё равно ещё одно такое дело — это перебор. Мы все сыты по горло.

Фред мотает головой.

— Нет, — говорит он печально. — Маленькая Долли — старая уже. Она будет, как старшеклассница, а я бы хотел, чтобы лет на одиннадцать выглядела. Или лучше на десять. Никак?

Ещё чище.

— Ты зря это затеял, — говорю я. Еле сдерживаюсь. — Шёл бы ты отсюда, Фред. А твои деньги я тебе на счёт переведу.

В глазах Фреда появляются настоящие слёзы.

— Робби, — говорит он умоляюще, — ну за что? Разве я приношу кому-то вред? Что, жизнь сломаю кому-то, если на картинку погляжу? Или — если с куклой пообжимаюсь? Это я ребёнка обижу, так, что ли? А мне ведь уже совсем ничего нельзя, ни смотреть нельзя, ни куклу… куда ни кинь — всюду тюрьма… Я зверею, дурею от этого. Сны снятся мерзкие. Я превращаюсь в маньяка, Робби! — чуть не орёт уже он. — Я же, в конце концов, стряхнусь с ума — и чёрт знает что натворю! Себя угроблю — и ещё кого-нибудь, не дай Бог…

— ИскИн, — говорю я, пытаясь взять себя в руки. — В виде маленькой девочки. Ты сам-то посуди!

— Я всё обдумал, — говорит Фред. Слеза катится по его щеке, капает на безупречный воротник, он не замечает. — Галатея же — не ребёнок… не человеческий ребёнок… в смысле… Я хочу сказать, что мозг-то ты вставишь такой же, как у Клодии или Герды. У неё детского будет — только тело, а остальное — здравый разум ИскИна. Ведь ты сам знаешь, что можно любить меха. Я ведь в курсе, что у тебя старый роман с Клодией. И какая, ну вот какая разница, какой у неё корпус? Вот ты скажи: я хоть раз, хоть одну Галатею обидел?

Я отвожу глаза: с нашими машинами он ладит очень хорошо.

— Не надо никак модифицировать базовую программу, — говорит Фред. Моё молчание его чуть-чуть ободряет. — Пусть будет, как все. Вы же им всё равно эротику прошиваете. С разумной машиной — любовь можно… не просто так… по-настоящему… ну и что, что в корпусе ребёнка? Ведь соглашаться-то, если что, будет машинный разум! Не деточка наивная! Это ведь не обман будет, правда? Не растление?

Я молчу. В горе и тоске Фред выглядит красноречиво, логично и искренне.

И он замолкает. Ждёт. Замечает, что глаза мокрые, трёт их салфеткой, скатывает её в шарик. На лице — безумная надежда.

— Ладно, — говорю я. — Надо посоветоваться с командой.

— Я подожду? — с той же сумасшедшей надеждой спрашивает Фред.

Ну жди. Я вызываю в кабинет Маму-Джейн и Алика-Хамло. Кратко ввожу в курс дела.

К моему удивлению, Алик вообще не видит проблемы.