|
Вероятно, я ее и произнесла. - А имя? - Мина. - Вы говорили по-французски? - Нет. Только по-фламандски. - Вы помните название вашей деревни? - Нет. Но почему вы не говорите мне о муже? - Скажу в свое время. Где вы встретили старика? - Точно не помню. То, что произошло перед самым взрывом и сразу после него, осталось смутным в моей памяти. Мне кажется, я шла с кем-то и кто-то держал меня за руку. Мегрэ снял телефонную трубку и попросил мэрию Дуэ. Его соединили тут же. - Господина мэра сейчас нет, - ответил секретарь. Он очень удивился, когда Мегрэ спросил его: - Сколько вам лет? - Тридцать два года. - А мэру? - Тридцать три. - Кто был мэром в сороковом году, когда в город вошли немцы? - Доктор Нобель. Он оставался мэром еще десять лет после войны. - Он умер? - Нет. Несмотря на свой возраст, он еще принимает больных в своем старом доме на Гран-Плас. Три минуты спустя Мегрэ уже говорил с доктором Нобелем по телефону. - Извините меня, доктор. Говорит комиссар Мегрэ из уголовной полиции. Речь идет не об одном из ваших пациентов, а о старинной истории, которая могла бы пролить свет на недавнюю драму. Ведь это вокзал в Дуэ бомбардировали в сороковом году средь бела дня, когда там стояло несколько поездов с беженцами, а сотни других беженцев ожидали на площади? Доктор Нобель не забыл это ужасное событие. - Я был там, господин комиссар. Это самое страшное воспоминание, которое может сохранить человек. Все было спокойно. Приемная служба занималась тем, что кормила французских и бельгийских беженцев, которых поезда должны были везти на юг. Женщин с грудными детьми собрали в зале ожидания первого класса. Там им раздавали рожки с молоком и чистые пеленки. В принципе, никто не имел права выходить из поезда, но соблазн выпить что-нибудь был слишком велик. Короче говоря, повсюду было много народу. И вдруг, в тот момент, когда завыли сирены, вокзал задрожал, стекла стали лопаться, люди кричали, и невозможно было отдать себе отчет в том, что происходит. Это был налет вражеской авиации. Зрелище было кошмарное, всюду растерзанные тела, оторванные руки, ноги, те, кто ранен не смертельно, бегут, держась за грудь, за живот, с обезумевшими глазами. Мне повезло, меня не ранило, и я попытался превратить залы ожидания в приемные "Скорой помощи". Не хватало санитарных машин, кроватей в больницах. Срочные операции я производил на месте, в более чем неподходящих условиях. - Не помните ли вы, случайно, высокого, худого человека, фламандца с израненным лицом, который от этого кошмара остался глухонемым? - Почему вы о нем спрашиваете? - Потому что именно он меня интересует. - Представьте, я хорошо его помню. Я был в одном лице и мэром, и председателем местного Красного Креста, и ответственным за прием беженцев, и, наконец, врачом. В качестве мэра я пытался собрать воедино семьи, установить личность наиболее тяжело раненных и убитых, что не всегда было легко. Многих мы похоронили неопознанными, в частности, с полдюжины стариков, кажется, живших в доме для престарелых. Потом мы тщетно пытались узнать, откуда они родом. |
