Ощущение надежности и оптимизм, пришедшие после прочтения газеты – ведь ни машина, ни виновники преступления не были опознаны, – уже сменились запоздалым пониманием, что статус бывшей супруги автоматически делает ее главной подозреваемой, и если ее имя до сих пор фигурирует в завещании, все будет только хуже. Джоди крайне удивлена, что ей не пришло это в голову раньше – когда они строили козни, ястребиными взглядами осматривая ее имущество, когда она убежала в тропики. Она тогда была словно в некотором трансе, самоиндуцированном гипнозе, одури, в которой желаемое выдавалось за действительное. Когда во Флориде ей позвонили, Джоди впала в панику, но то была ерунда. Тогда  можно было забыться во сне или залить мозг алкоголем. А сейчас  ощущения стали неприятными и колкими, как когда отсидишь ногу, как будто ее кто-то встряхнул, и кровь заискрила.

Тодд во многом был ребенком, Фрейд охарактеризовал бы это как случай задержки психосексуального развития – пятилетний мальчик с фаллической фиксацией, занятый исключительно половым самоутверждением, до сих пор влюбленный в мамочку, вымещающий это свое желание на всех женщин, само воплощение Эдипова комплекса. Фрейд Джоди никогда особо не вдохновлял, но он умел распять человека своим суждением. Скажем так, Тодд не был склонен к рефлексии, в его картине мира его собственные недостатки вообще не фигурировали. Хотя справедливости ради надо отметить, что он и на непростительное поведение других людей тоже закрывал глаза. Он всех прощал. Но это не освобождает его самого от ответственности. Джоди хотелось бы верить, что смерть заставила его посмотреть на вещи другими глазами, что даже сейчас он занят оценкой своих прегрешений – в чистилище или где еще. Но в то же время ей никак не удается отделаться от ощущения, что он смог от этого увильнуть, повернул все в свою пользу и вышел из ситуации, как всегда, безнаказанным.

Утром, когда раздается стук, она пьет кофе и читает газету. Сегодня ему посвящена всего одна колонка, в которой нет ничего нового. Джоди еще даже не высохла после душа, в махровом халате и белых хлопчатобумажных носках, она планировала, что после кофе, который должен унять головную боль, она вернется в постель и доберет сна, поскольку ночью опять лежала с открытыми глазами и бешено скачущими мыслями. Клиентов на сегодня не запланировано, никаких обязанностей нет, потому что по графику она еще во Флориде. Джоди не знает, кто стучит, но наверняка швейцар или кто-то из соседей. Остальные должны были бы позвонить из холла. Ну, так она думает, поскольку забыла, что у полицейских особые привилегии.

Детективу, коренастому мужчине с квадратным лицом, глазами цвета чернозема и прямыми линиями бровей, лет где-то под сорок. Под расстегнутым пальто коричневый костюм, голубая рубаха и галстук в бескомпромиссную косую полоску. Джоди понимает, что он человек семейный – даже раньше, чем замечает кольцо на пальце – у него трое-четверо детей не старше двенадцати и жена, которой нравится жить в безопасности, которую он, несомненно, обеспечивает.

– Мисс Джоди Бретт? – спрашивает он.

Она кивает.

Он достает бумажник, раскрывает его и вытягивает на уровне ее глаз, чтобы Джоди могла прочесть, кто перед ней.

– Сержант уголовной полиции Джон Скиннер. Можно войти?

Джоди отходит в сторонку, пропуская его в прихожую.

– Простите за беспокойство в столь ранний час, – говорит он, имея в виду, что она еще в банном халате.