Тим просиял.

— С сосисками! Ой, я люблю сэндвичи с сосисками! Давай махнемся.

Обмен состоялся. Мик неловко запустил зубы в сэндвич с джемом, а Тим, не замечая ухмылок товарищей, умял сэндвич с сосисками в два счета. Он уже собирался отправить в рот последний кусок, когда Мик, трясясь от сдерживаемого смеха, схватил его за запястье.

Тим испуганно поднял голубые глаза, по-детски вопросительные и беспомощные, и уставился на него с трогательно приоткрытым ртом.

— В чем дело, Мик?

— Да ты проглотил чертов сэндвич не жуя, дружище. Он тебе хоть понравился — или ты даже не успел распробовать?

Крохотная складочка у уголка губ снова появилась, когда Тим закрыл рот и посмотрел на Мика с тревожным недоумением.

— Нормальный сэндвич, Мик, — медленно проговорил он. — По вкусу на сосиски не похоже, но так — нормальный.

Мик разразился хохотом, и в следующий миг уже все корчились от смеха, вытирая слезы, хлопая руками по ноющим бедрам, судорожно ловя ртом воздух.

— О боже, Тим, ну ты даешь! Гарри считает, ты стоишь шестьдесят центов, но я всегда говорил, что не больше десяти, а теперь окончательно в этом убедился. Ты стоишь определенно не больше десяти центов, приятель!

— Да в чем дело-то? — растерянно спросил Тим. — Чего такого я сделал? Я знаю, что не тяну на доллар, Мик. Честное слово, знаю.

— Если сэндвич и не пах сосисками, то чем он пах, Тим? — Мик широко ухмылялся.

— Ну, не знаю… — Тим сдвинул золотистые брови, напряженно соображая. — Не знаю! Просто вкус у него вроде какой-то другой.

— Может, расковыряешь оставшийся кусочек да посмотришь хорошенько, приятель?

Квадратные, красивой формы руки неловко повозились с огрызком сэндвича и разъяли его на половинки. Последний кусок сосиски расплющился в лепешку, на вид скользкую и вязкую по краям.

— Понюхай! — велел Мик, окидывая взглядом изнемогающую от смеха компанию и вытирая слезы с глаз тыльной стороной ладони.

Тим поднес кусочек хлеба к носу, ноздри у него затрепетали. Потом он опустил руку и недоуменно посмотрел на товарищей.

— Я не знаю, что это такое, — жалобно сказал он.

— Это кал, придурок! — с отвращением провозгласил Мик. — Господи, ну и тупой же ты! Неужто ты не понял, что это такое, даже когда понюхал?

— Кал? — повторил Тим, озадаченно уставившись на него. — Что такое кал, Мик?

Все снова так и покатились со смеху, а Тим сидел с зажатым в пальцах остатком сэндвича, глядя на мужчин и терпеливо ожидая, когда кто-нибудь просмеется, отдышится и ответит на вопрос.

— Кал, мальчик мой, это большой жирный кусок говна! — провыл Мик.

Тим содрогнулся, шумно сглотнул, в ужасе отбросил огрызок бутерброда в сторону и сжался в комок, судорожно сцепив руки. Все поспешно отодвинулись подальше от него, решив, что он сейчас сблеванет, но он не сблеванул, а просто сидел и смотрел на них, сокрушенный горем.

Ну вот опять. Опять он рассмешил всех, сделав какую-то глупость, но он не понимал, в чем заключалась глупость и почему все так развеселились. Отец сказал бы, что он не должен терять бдительность, что бы это ни значило. Но он не терял никакой бдительности, он просто съел сэндвич с сосисками, который оказался вовсе не сэндвичем с сосисками. Кусок говна, сказали они, но откуда ему знать, какого вкуса говно, если он никогда не ел его прежде? И что здесь смешного? Он хотел понять, он безумно хотел понять и посмеяться вместе со всеми. Но самая большая его беда заключалась в том, что он никогда не понимал ничего такого.

Большие голубые глаза Тима наполнились слезами, лицо мучительно скривилось, и он расплакался, точно малое дитя, разрыдался в голос, ломая пальцы и стараясь отодвинуться подальше от мужчин.