- Угу. Шпион из тебя, Кондратьев...

    Энкавэдист с омерзением провел рукой по бревенчатой стене. Подошел к двери, легко ударил в нее носком давно не чищенного ялового сапога.

    - Шпион из тебя, Кондратьев, как, извини, из дерьма пуля. В темноте увидишь - не спутаешь, какого цвета у тебя кость.

    - Бороду отрастить?

    Проведя рукой по щетине на подбородке, Петр рассмеялся, представив себя бородачом.

    - Бороду? - Лейтенант тоже хихикнул, но внезапно стал серьезным, задумался. - Нет, бороду не стоит. Волосы постриги: уродливее, лучше под «ежик». И... Точно! Усы отрасти, как у Буденного. Пугалом станешь - не описать. А главное, люди будут на усы смотреть, а не на лицо. Понял?

    Петр вновь коснулся подбородка, провел ладонью по верхней губе. Усы, как у Буденного? Может, еще и шапку казачью - с красным верхом, каракулевой опушкой? Ужас! Нет, не ужас - макабр!

    - А главное, речь. Ты, Кондратьев, чтоб умственность свою не показывать, каждый раз представляй, что разговариваешь с психическим больным. Который слов не понимает. Медленно говори, выражения попроще подбирай. Привычку заведи народную: самокрутки верти или семечки лузгай. Только не забудь на пол сплевывать! И походку тебе надо подобрать подходящую, а то вышагиваешь, ровно гвардеец-семеновец. Ногу сломать, что ли? Пока заживет, привыкнешь шкандыбать... Понял? Я в спецшколе по маскировке первым был, цени!

    - Ценю.

    Встав у забитого крест-накрест окошка, Петр сощурился, уставясь вверх, в голубые проблески далекого неба.

    - Не волшебник я, лейтенант. И масоны мне не помогают. Даже Коминтерн, и тот не слишком. Если тебя вся твоя адская контора выручить не может... Почему ты решил, что мой Ад твоего сильнее?

    - Поэт, прости господи! - Карамышев скривил рот. - Пушкин-Маяковский! Ты, Кондратьев, мне про Ад-Рай песни не пой. Наслушался, когда попов в Магадан отправлял. Я верующий, между прочим. Только вот что интересно, а? Батюшек в карцере морил, показания выбивал и все ждал: не выдержит Он - вступится. Молнией убьет, белогвардейца с бомбой пришлет по мою душу грешную. А хрен тебе - утерся Вседержитель, и весь разговор. Так в кого верить, а? Подскажи, Кондратьев! Нет, лучше не говори, крепче спать буду. Ты своим передай, чтобы нас выручили. И конец разговору!

    Они стояли друг напротив друга, как тогда, после боя с немецкими мотоциклистами.

    - Я не шучу, Кондратьев. И знай - если не выручишь, завтра такую сказку расскажу, что тебя до ближайшего кювета тащить не захотят. Усек? Урки, социально близкие, говорят: «Жадные долго не живут!» Не жадничай, поделись!

    - Я не жадный.

    Глядя в безумные, подернутые страхом и ненавистью глаза энкавэдиста, Петр понимал: выхода нет и не будет. Он не убил парня в июне, не выстрелил в спину, не послал в безнадежную разведку и теперь сполна заплатит за милосердие. Карамышев умен, многое понял, еще о большем догадался.

    Страх смерти заставит его предать.

    Петр лихорадочно искал подходящие слова, чтобы успеть погасить разгорающееся безумие во взгляде лейтенанта. Но бревенчатый дом вдруг исчез, сгинула огромная поляна, где располагался штаб дивизии. Вокруг вновь раскинулся жаркий июньский лес. Их теперь было не двое - больше.

    ... Тот, кто целился, видел все иначе. Вместо зеленых листьев на ветках росли фотографии: десятки, сотни, тысячи.