Ждал, что возразит Карамышев, спорить станет. Не возразил, иное сказал.

    - Я думал, ты, Кондратьев, сразу к немцам перебежишь. Не потому что шпион - не шпион ты. А вот не наш, и все тут. Мы ведь проверили... И про семью твою, и почему фамилию чужую носишь, и отчество чужое. И как на Ковровский завод попал, чьими молитвами.

    Петр глядел на лейтенанта не без интереса. С фамилией просто - в автобиографии целый абзац писать приходилось, объяснять про героического опера Кондратьева. А с отчеством...

    Молодец чекист!

    - И где стрелять научился. Я, между прочим, девяносто из ста выбиваю, но чтобы так... Ты же вроде не из кадровых? И на гражданке в «ворошиловских стрелках» не числился.

    Кондратьев пожал плечами. Он и сам удивился. Не меткости, другому. В первые секунды боя - расстрела? - он не решался поднять головы. Но вскоре рука, словно обладая собственной волей, передернула затвор винтовки.

    Приподнялся, вскинул «СВТ»...

    Ему хватило двух магазинов - почти в упор.

    - Почему не арестовали?

    - Честно сказать?

    Остановились одновременно. Встали лицом к лицу. Петр подумал и аккуратно опустил оружие на траву. Стрелять не придется.

    - Если честно, я не дал. Отложил папку с материалом на другой конец стола, а сверху чужой папкой накрыл. Цени, товарищ техник-интендант! Только я не по доброте душевной, не думай.

    - Я и не думаю. Предупредили, значит?

    Карамышев вновь дернул щекой. Но ответил легко, с улыбкой:

    - Должны были? Правильно, выходит, я тебя понял, Кондратьев! Нет, не предупреждали, своим умом дошел. Ведь чего получается? Если верить филькиной грамоте, что у тебя в документах вместо автобиографии лежит, ты не просто в сорочке родился. Не бывает таких везучих, Кондратьев! Никакие Абвер с Сигуранцей тебя не прикроют: не смогут. А поскольку в рай я точно не попаду... Не попаду, верно?

    - Не попадешь, - кивнул Петр, стараясь говорить без нажима.

    Если бы к нему приставили обычного дурака-костолома... Но рядом оказался человек с нюхом: Карамышев.

    - Не попадешь, - повторил он. - Даже если я за тебя заступлюсь. И я не попаду. Ясно?

    - Ясно...

    Лейтенант почесал в затылке, вздохнул:

    - Я вначале думал: на банду вражин недобитых вышел. Дворянское кубло, заговор, мать его ити! Ладно, выживем - потолкуем. И насчет предателей Родины разберемся! Считай, Кондратьев, поговорили мы с тобой. И забыли до поры. Возвращаемся, строим личный состав - и вперед, пока к своим не выйдем. Ты - старшой. Понял?

    Петр взял с травы самозарядку, закинул ремень на плечо, сглотнул.

    Чертова пыль!

    - Ага, понял. А в плен не хочешь, лейтенант? Говорят, таких, как ты, сразу в гестапо берут - консультантами. Станешь привычным делом заниматься.

    Глаза Карамышева потемнели, сжались губы.

    - Проверяешь? Нет, не хочу. Не из сознательности, не думай. Кончилась моя сознательность давным-давно. Пятый пункт подгулял, аккурат по линии матушки. Эсфирь Соломоновна она у меня. Не помилуют арийцы. Ответил?

    Они зашагали дальше, в глубь тихого, странно молчаливого леса.

    Через много лет, читая мемуары уцелевших в том далеком июне, Петр Леонидович узнал, насколько им повезло. Прежде всего, они сумели выйти к своим, проплутав глухими лесными тропами до самого августа.