|
Для этого нужно вжиться в образ, а это доступно только людям, владеющим даром перевоплощения. Таким, как хотя бы наш Семен. Ты помнишь, как старик сыграл дворника, когда брал Зайшлого? Его «дворник» не вызвал подозрений ни у самого «генерала», ни у прохожих, ни у охраны обменника. Вот мне и кажется, что костюмированное представление персонажа и будет почерком Николая Ивановича. Андрей хоть и сам человек искусства, но проявил здесь узость, решив, что старик может сыграть только немецкого оккупанта. Я проанализировал и считаю, что он может сыграть кого угодно или почти кого угодно.
– Почему «почти»? – По‑видимому, ему нужно знать антураж. Ну, дворников он в жизни насмотрелся, знает, как ведет себя типичный дворник, и скопировать дворницкие повадки для него не составило труда. И вот теперь вопрос: в каком облачении он попробует приблизиться к папе? – А зачем ему в этом случае вообще что‑то изображать? Будет такая разношерстная толпа, что в ней ничего не стоит затеряться в любом виде. – Нет, не годится. Сквозь толпу трудно пробиться на рубеж выстрела. Это раз. В толпе будут кишмя кишеть агенты в штатском. Это два. Между толпой и папой будет все же известная дистанция. Это три. Серые господа в штатском, как ты мог убедиться, снабжены металлоискателями, а у Николая Ивановича нет ничего, кроме большого черного пистолета, от которого металлоискатель воет как сигнализация машины «ауди» в три часа ночи. Это, наконец, четыре. – Значит, ты считаешь, что Дед попытается втесаться непосредственно в эскорт? – Вот именно. Вся логика за это. Но в каком костюме, в каком виде? – А нам‑то какая разница? Мы‑то его в любом виде узнаем. – Не скажи. Боцман ведь не узнал его в костюме дворника, а у Боцмана глаз достаточно цепкий. Кроме того, чем больше мы будем знать о планах капитана, тем больше шансов будет его остановить. – Хорошо. И что, у тебя есть хоть одна версия? – Четкой нет, есть варианты. К сожалению, мы слишком мало знаем о старике. Надо учитывать, во‑первых, что он старик. Значит, добра молодца он ни в каком случае изображать не будет. Должно выполняться еще одно условие. Старик должен неплохо знать типаж, который собирается изобразить. Вот тут‑то мы и попадаем в тупик. Ну, положим, он может прикинуться пожилым чиновником. Но тогда ему пришлось бы внедриться в какую‑нибудь делегацию, что, конечно, исключено. В советское время он бы нацепил ордена и его бы, возможно, пропустили, куда ему нужно. Это, разумеется, тоже отпадает. Конечно, он мог бы... Но Док не успел договорить. Направляясь к нам, по скверу шел длинный сутулый нескладный человек, размахивая, как мельница, громадными руками, креня голову, да и весь корпус, и хитрюще ухмыляясь. Он старательно делал вид, что идет не к нам, а мимо, но при этом пристально в меня всматривался. Наконец он распознал сквозь бороду мои незабвенные черты, ухмыльнулся совсем уж хитро, прямо заговорщически, и решительно приблизился. Сбросил с плеча на лавку какой‑то тюк, присел рядом, наклонился и хрипло прошептал мне на ухо: – Смерть фашистам! – Смерть! – дал я отзыв, а Док дико вытаращился. – Если враг не сдается, его уничтожают! – Согласен. – Я знаю все! – Что именно? – Враг разгромлен в его логове! Да уж, наша тихая операция в Карпатах все же вызвала в городе определенный резонанс. Док продолжал дико таращиться. – Сергей Тяньшанский, – представил я ему подсевшего. – Химик, подрывник и революционер‑бомбист. Но химик не заметил иронии. Он, озираясь по сторонам, разворачивал тюк. При этом он подозрительно косился на Дока и вопрошающе смотрел на меня. – Это мой коллега, – успокоил я Тяньшанского, – у меня от него секретов нет. |
