– Я хочу выглядеть прилично, когда вернется Лукас. Не хочу, чтобы он увидел меня неряшливой, старой и некрасивой. Ты понимаешь, Клаусс?

Я говорю:

– Да, я понимаю, Мама. Но ты будешь так же красива с седыми волосами и без косметики.

Мать дает мне пощечину:

– Иди к себе в комнату, Клаусс, или иди гулять. Ты действуешь мне на нервы.

Она добавляет, обращаясь к Веронике:

– Почему у меня нет такой дочки, как ты?

Я ухожу. Я гуляю вокруг дома, где живут Антония и Сара, хожу по кладбищу, пытаюсь найти могилу Отца. Я был на кладбище только один раз, с Антонией, но оно большое.

Я возвращаюсь домой, пытаюсь помочь Матери в саду, но она говорит:

– Иди играть. Возьми самокат или трехколесный велосипед.

Я смотрю на Мать.

– Ты не понимаешь, что это игрушки для четырехлетнего ребенка?

Мать говорит:

– Есть еще качели.

– Качаться я тоже не хочу.

Я иду на кухню, беру нож и перерезаю веревки – четыре веревки, на которых висят качели.

Мать говорит:

– Оставил хотя бы одно сиденье. Лукасу было бы приятно. Ты трудный ребенок, Клаусс. Даже злой.

Я поднимаюсь в детскую. Лежу на кровати и пишу стихи.

Иногда по вечерам Мать зовет нас:

– Лукас, Клаусс, идите есть!

Я вхожу в кухню. Мать смотрит на меня и убирает в буфет третью тарелку, предназначенную Лукасу, или бросает тарелку в раковину, где она, естественно, разбивается, или вообще накладывает еду Лукасу, как будто он с нами.

Иногда Мать приходит в детскую посреди ночи. Она поправляет подушку Лукаса, говорит с ним:

– Спи спокойно. Пусть тебе приснится хороший сон. До завтра.

После этого она уходит, но иногда она долго стоит на коленях возле кровати и засыпает, положив голову на подушку Лукаса.

Я лежу в своей кровати и не шевелюсь, я стараюсь дышать как можно тише, а когда я на следующее утро просыпаюсь, Матери уже нет. Я трогаю подушку на соседней кровати, она еще мокрая от слез Матери.

Что бы я ни сделал, для Матери все нехорошо. Если у меня из тарелки выпадает горошина, она говорит:

– Ты никогда не научишься есть аккуратно. Посмотри на Лукаса, он никогда не пачкает скатерть.

Если я целый день пропалываю сад и возвращаюсь весь в земле, она говорит:

– Ты перепачкался, как свинья. Лукас бы сделал это чище.

Когда Мать получает деньги, ту небольшую сумму, которую дает ей государство, она уходит в город, и возвращается с дорогими игрушками, которые прячет под кровать Лукаса. Меня она предупреждает:

– Не дотрагивайся до них. Эти игрушки должны быть совершенно новыми, это для Лукаса, когда он вернется.

Теперь я знаю, какие лекарства Мать должна принимать.

Медсестра мне все объяснила.

Так что, если она не хочет принимать свои таблетки или забывает их, я подсыпаю их ей в кофе, в чай или в суп.

В сентябре я снова иду в школу. Это та школа, куда я уже ходил до войны. Наверное, я там встречусь с Сарой. Ее там нет.

После уроков я иду к Антонии и звоню в дверь. Никто не отвечает. Я открываю дверь своим ключом. Никого нет. Я иду в комнату Сары. Открываю ящики, шкафы, там нет ни одной тетрадки, никакой одежды.

Я выхожу из дома, бросаю ключ от квартиры под проходящий трамвай и возвращаюсь к Матери.

В конце сентября я встречаю Антонию на кладбище. Я наконец нашел могилу. Я приношу букет белых гвоздик, любимых цветов моего Отца. Другой букет уже лежит на могиле. Я кладу свой букет рядом с ним.

Неизвестно откуда появляется Антония и спрашивает:

– Ты ходил к нам?

– Да.