|
Мы думали да гадали, как они очутились там и что с ними стряслось, но так ничего и не придумали. Сперва нам пришло в голову, что они заблудились и бродили взад-вперед до тех пор, пока у них не кончились вода и припасы, - и тогда они умерли с голоду. Однако Том сказал, что раз ни дикие звери, ни хищные птицы их не тронули, значит это не так. В конце концов мы бросили гадать и решили больше о них не думать - уж очень сильную тоску эти мысли на нас нагоняли. Потом мы открыли шкатулку и нашли в ней целую кучу всяких драгоценных камней и украшений и маленькие покрывала - вроде тех, что были на мертвых женщинах, - обшитые по краям диковинными золотыми монетами, каких мы никогда не видали. Мы подумали, не вернуться ли нам и не отдать ли их обратно, но Том все обмозговал и сказал, что нет. В этой стране полно разбойников, они придут, все разворуют, и тогда мы возьмем на себя грех - ведь это мы введем их во искушение. Вот мы и отправились дальше, и я подумал: "Хорошо бы забрать все, что у них было, чтоб уж никакого искушения не осталось". Целых два часа мы провели внизу, на палящей жаре, и когда снова поднялись на борт, нам ужасно хотелось пить. Мы сразу же отправились за водой, но оказалось, что она совсем испортилась, прогоркла да к тому же была слишком горячая - просто глотку обжигала. Пить ее было невозможно. Это была вода из Миссисипи, лучшая вода в мире, и мы даже взболтали илистый осадок - может, вкуснее будет, да только осадок этот был ничуть не лучше, чем вода. Пока мы занимались погибшими людьми, жажда нас не очень мучила, но теперь, когда мы увидели, что пить нечего, нам захотелось пить в пять раз больше, чем за секунду до этого. Ох, вскоре мы уже готовы были высунуть язык, как собаки. Том сказал, что мы должны во что бы то ни стало отыскать оазис, иначе он не знает, чем все это кончится. Сказано - сделано. Мы взяли подзорные трубы и водили ими во все стороны, покуда не устали до того, что трубы стали валиться у нас из рук. Два, три часа проходит. Мы все смотрим и смотрим, а кругом все песок да песок и больше ничего, а над песком раскаленный воздух дрожит. Да, брат, тот не хлебнул еще горя, кто ни разу не подыхал от жажды, потеряв всякую надежду когда-нибудь добраться до воды. Под конец я уже больше не мог смотреть на эти раскаленные равнины. Улегся я на ящик, да и махнул на все рукой. Вдруг Том как заорет: "Вода!" И верно - мы увидели. большое блестящее озеро, над которым склонялись сонные пальмы, бросая на воду такие прозрачные и легкие тени, какие нам и во сне не снились. В жизни не видел я такой прекрасной картины. Озеро было очень далеко, но нам это все нипочем. Мы ринулись вперед со скоростью в сто миль, рассчитывая прибыть туда за семь минут. Однако озеро оставалось все так же далеко - словно мы нисколько к нему не приближались; да, сэр, оно оставалось все таким же далеким и сияющим - совсем как мечта, и мы никак не могли подойти к нему поближе, а потом оно вдруг взяло да исчезло. Том вытаращил глаза и говорит: - Ребята, да ведь это мираж! А сам как будто радуется. Не вижу я, чему тут радоваться, и говорю: - Может быть. Что мне за дело, как оно называется? Одно я только хочу знать: куда оно девалось? Джим весь дрожал и со страху ни слова вымолвить не мог, а то и он тоже задал бы этот вопрос. Том сказал: - Куда оно девалось? Ты же сам видишь, что оно пропало. - Видеть-то вижу, что пропало, да только куда? Оглядел он меня с ног до головы и говорит: - Постыдился бы ты, Гек Финн, такие вопросы задавать! Будто ты не знаешь, что такое мираж! - Не знаю. |
