– Знаешь, в ресторане возникла небольшая проблема, и я немного опоздала. Поэтому не успела ни принять душ, ни переодеться.

Центурион заранее решил в эту ночь вести себя галантно, даже изображать пылкую влюбленность, но не перестараться (иначе это вызвало бы подозрения, так как не было характерно для их отношений).

– Так даже лучше, – ответил он. – Мне нравится это платье, как и твой естественный запах. Чем ощутимей, без всяких примесей, тем лучше. И я уже давно не…

Пушистое тщеславие, как окрестил его испанский философ Ортега-и-Гассет, говоря о поэтах, всегда выглядит немного трогательным и бесхитростным, в отличие от нарциссизма, высокомерия и напускного комплекса превосходства. Прежде многим женщинам было свойственно именно первое, а Инес Марсан была из таких. Она снова улыбнулась, показав свои почти африканские зубы, теперь еще искреннее и заметнее польщенная. Потом сказала:

– Мне надо немедленно что‐нибудь выпить. Я просто умираю от жажды.

– Сейчас я тебе все приготовлю, отдохни. Чего ты хочешь?

– Виски с кока-колой. И лед. Три кубика.

– Виски побольше?

– Можно и побольше. Мы ведь потом никуда не собираемся идти.

Эта фраза резанула Центуриона: Инес не знала, что больше ей никогда и никуда не будет суждено ходить.

На кухне он налил себе просто виски, а ей виски с кока-колой и льдом (когда‐то это называлось “пойлом для шлюх”), чтобы потом не перепутать стаканы. В стакан Инес он высыпал порошок и как следует размешал ложечкой. Рогипнол растворился без следа – ни по запаху, ни по вкусу, кажется, тоже ничего нельзя было заметить. Центурион тщательно вымыл и вытер ложечку и положил обратно в ящик. “Первый шаг я сделал, или даже два первых шага, – подумал он, прежде чем вернуться в гостиную. – Два самых трудных шага, хотя осталось сделать еще несколько, и для меня они могут стать еще труднее. Но нам неведома ненависть, и это будет «всего лишь убийство», как сказал Атос д’Артаньяну, а ведь после этого Атос не стал нравиться нам меньше”.

Центурион решил больше ни о чем не думать. Инес устало прилегла на диван. У нее слегка задралась юбка. Он увидел голые ноги – длинные, гладкие, без единой волосинки, приятного цвета, увидел мягкий изгиб огромных бедер. Она выглядела не измотанной, а просто решившей немного расслабиться. Ноги были слегка раздвинуты, но не так, чтобы стало понятно, есть на ней нижнее белье или нет. Туфли она не сняла, зная, что ему так больше нравится: в туфлях она должна оставаться чуть ли не до самого финала. Центурион стал прикидывать (ведь невозможно совсем запретить себе думать), стоит или нет заняться любовью прямо сейчас. Отчасти это зависело от того, как быстро подействует препарат, или не зависело: можно подождать, пока порошок ее вырубит.

“Но это было бы низостью, чем‐то вроде изнасилования, – тотчас решил он, как если бы не было куда большей низостью то, что он готовился сделать. – Конечно, со мной она всегда ведет себя пылко и ненасытно и ни о каком насилии речь бы, разумеется, не шла… – Сомнения – вещь зыбкая и часто противоречивая, что‐то мы принимаем в расчет, а что‐то нет, да и сострадание – величина плавающая. – Нет, все‐таки это было бы ужасной низостью, поскольку сама она удовольствия не испытала бы”.

Однако Центуриону сейчас не следовало показывать свою нервозность или нерешительность: Инес Марсан не была дурой, как и Магдалена Оруэ, насколько он знал.