Он старался настроить себя должным образом, вернее, старался внушить себе, что им движет чувство справедливости или жажда мести, хотя ничего подобного не испытывал, стараясь разжечь в душе жалость к тем давним жертвам и одновременно к возможным будущим. И все же на некоторое время это ему помогло.

Полностью раздеть Инес было очень легко – он аккуратно снял с нее синее платье и бюстгальтер (или лифчик, как теперь чаще называют эту деталь туалета). Потом возникли некоторые проблемы. Она была слишком крупной, хотя и не очень тяжелой. Предстояло пронести ее – или проволочь – всего несколько метров. Лучше пронести: у ванны был невысокий борт, и тем не менее тело проще было опустить туда сверху. Центурион попытался поднять ее, и ему это удалось, хотя она стала сейчас, так сказать, “мертвым грузом”. Он предусмотрительно пронес ее через дверь головой вперед, чтобы удобнее было придать нужное положение в ванне и чтобы пробка оказалась у нее в ногах, очень плотно прижатая пробка. Он мгновение постоял, держа тело на весу, словно жених, который замер на пороге, внося невесту в их новое жилье или в гостиничный номер. Но Инес весила все‐таки немало, и, как часто случается, усталость заставила его действовать быстрее: Центурион предельно осторожно опустил ее в воду, так как ни в коем случае не мог просто разжать руки, ведь тогда брызги полетели бы во все стороны, оставив на полу лужи. Голову он прислонил к тому краю, где лежали губки, стояли флакон с жидким мылом, шампунь и что‐то еще. Концы темных волос тотчас намокли, но макушка оставалась сухой, как и очень заметный вдовий мыс. Центуриону он тогда показался наконечником стрелы – или даже немым укором.

Он отвел взгляд. Первый совет, какой дают киллерам и палачам, – не смотреть в глаза тем, кого они собираются казнить, не встречаться взглядом с ней или с ним, потому что это может ослабить волю и привести к провалу дела, а второй возможности обычно не бывает; вернее, она бывает только у профессиональных палачей, им‐то позволялась – или позволяется – халтурная работа, когда можно рубить голову снова и снова. Но у Инес глаза были закрыты, так что встретиться с ней взглядом он не мог, а на лице застыло выражение мирного блаженства. Правда, на спящем лице слишком крупные черты особенно выделялись и производили впечатление полной беспомощности. Центурион опять помедлил, зная, что зря это делает и что мысли – это второй по счету враг: нельзя смотреть жертве в глаза и нельзя ни о чем думать. Но он не мог заставить себя вот так сразу взять и погрузить голову Инес в воду – нужен был хоть какой‐нибудь переходный этап. Он вспомнил мнимую смерть Дженет Джеффрис. Только вот на сей раз смерть будет настоящей.

“Ну что ж, Мэдди О’Ди, ты сама выбрала для себя образ женщины без возраста, то есть вне времени. Теперь тебе суждено стать такой и на самом деле и на веки вечные потерять счет времени. – Называя ее мысленно Мэдди О’Ди, он помогал себе и подстегивал себя. – Ведь это твое настоящее имя, хотя и меня тоже зовут Томас Невинсон, а не Мигель Центурион, правда, мне довелось носить разные фальшивые имена: Макгоурэн и Фэй, Хёрбигер и Авельянеда, Роуленд, Бреда и Ли, а некоторые я даже успел позабыть.