|
Наоборот, обе были очень умными, а Магдалена еще и хитрой. Но Магдалены тут вроде бы не было, поскольку она‐то уж точно не клюнула бы на дешевую лесть и не ответила бы ему столь искренней улыбкой, если бы почуяла опасность. Мне было ее жаль, и я ничего не мог с собой поделать, мне было ее жаль. Понятно, что она умела притворяться, отлично умела, поскольку притворялась уже много лет, живя в Руане, и никто ничего не заподозрил. Мало того, однажды – всего один раз – разоткровенничалась с Центурионом, как ни с кем другим за все это время, и рассказала про свою потерянную дочку, если только не выдумала эту историю. А если девочка и вправду существует, то она не станет оплакивать Инес или скучать по ней, так как матери совсем не знает и привыкла жить без нее.
Инес Марсан выпила виски жадно, словно это была вода или кока-кола. В три глотка с небольшими паузами. Ее действительно мучила жажда. А паузы она делала, чтобы можно было поскорее начать целоваться и “обжиматься”, как мы, мальчишки, называли это в подростковом возрасте (есть слова и выражения, которые остаются с нами на всю жизнь). Центурион предложил ей перебраться в спальню и спросил, не принести ли ей еще виски: – То же самое или что‐то другое? Было бы хорошо, если бы она выпила еще. Но вот кокаина он Инес не предложил – чтобы, не дай бог, тот не прочистил ей мозги. А сама она не попросила и за своими припасами тоже не пошла. Видно, Командор не успел навестить ее. Наверное, она предпочитала алкогольный дурман – слишком ясная голова была ей сейчас ни к чему. – То же самое, если тебе нетрудно. Правда, не знаю, буду ли я потом в нужной форме, мне кажется, я вот-вот отключусь. Я ведь тебе говорила, что к концу недели мечтаю лишь об одном – как следует выспаться. – Иди в спальню и приляг. Виски я принесу туда. Спальня располагалась рядом с ванной комнатой, так что в нужный момент это облегчит ему задачу, а нужный момент настанет уже совсем скоро. Он вернулся на кухню и приготовил новый стакан виски. Но препарат туда больше не добавлял – одной дозы было вполне достаточно. Оставаясь на кухне, я повторял как заклинание: “Убийство. Всего лишь. Убийство”. С таким вот холодным высокомерием (а что еще ему оставалось? что тут еще остается?) Атос описал, как когда‐то давно повесил на дереве женщину – речь шла тоже о женщине. Точнее, собственную совсем молодую жену, почти девочку, которая тем не менее каким‐то чудесным образом сумела спастись, чтобы потом повсюду сеять зло, которое, видимо, было заложено в самой ее природе. Впервые прочитав эту фразу у Дюма, мы не обращаем на нее особого внимания, если, конечно, она сохранялась в переводах романа для детей. Вряд ли. А вот Центурион не знал достоверно, кого убивает, это его больше всего терзало, и он сказал себе, постаравшись заранее почувствовать зависть к Инес и преуменьшить значение своего будущего поступка: “Уж лучше находиться среди мертвых…” Но никакой зависти так и не почувствовал. Инес, послушавшись его совета, удалилась в спальню и лежала на неразобранной кровати – она всегда застилала ее перед уходом из дому. Ей не пришло в голову прикрыть ставни, и он аккуратно это проделал, ведь сам столько раз наблюдал через бинокль за происходившим в этой комнате, а бинокль мог найтись и у кого‐то другого. Инес выглядела сонной, но окончательно еще не заснула. Она повернулась на бок и сунула руки под подушку, словно уже приготовилась ко сну. Тем не менее, чуть приподнявшись, жадно осушила и второй стакан виски. Центурион воспользовался этой позой, чтобы провести рукой по ее бедрам и расстегнуть верхнюю пуговицу на платье, потом самую нижнюю, потом третью сверху, потом четвертую и пятую снизу, потом шестую сверху. Застегнутыми остались лишь три. Платье было темно-синее, целиком на пуговицах, с поясом, который уже валялся на полу. |
