Но мысли не только порождают сомнения, порой их трудно держать в узде, если уж ты пустился в размышления. А ведь и “эти люди”, о которых говорила Инес Марсан, прежде чем убить несчастного Бланко, тоже избегали смотреть ему в глаза, а пулю, по своему обычаю, пустили в затылок. Она их знала: “Они как машина, которая не может остановиться, даже если хочет”. И точно так же должен вести себя он, Центурион. Но он медлил и оттягивал развязку. Поэтому самым идиотским образом (тут опять вмешался его второй язык – idiotically) проверил температуру воды, так как не хотел, чтобы Инес мерзла. Вода немного остыла, поэтому он пустил горячую воду и заботливо отодвинул ее ноги от струи, чтобы не обжечь, к тому же это могло отчасти разбудить спящую, чего он хотел меньше всего, ведь тогда пришлось бы действовать куда жестче и даже, пожалуй, применить силу, если она станет сопротивляться, на что он сейчас совсем не был способен. Другое дело, если она останется без сознания, без намека на понимание происходящего – тогда не будет попыток побороть дурман или вернуться хотя бы просто в дремотное состояние.

Почему Инес Марсан не опередила его, не позаботилась о собственной безопасности? Почему не сделала этого Магдалена Оруэ, не знавшая чувства жалости? Почему не обратилась к своим соратникам из Вергары или Марафелта с просьбой о срочной услуге? И почему не забил тревогу Руис Кинделан? Объяснение тут могло быть только одно: сама Инес решительно запретила это, а она пользовалась куда большей властью, чем они. Но почему запретила? Вряд ли испытывала к нему столь сильные чувства, чтобы спасать от смерти – и потом, возможно, заплатить за любовь собственной жизнью. Но он мог и ошибаться: нам не дано верно оценивать глубину чувств, которые мы кому‐то внушаем, становясь объектом чувств, а не субъектом. И поэтому строим собственное поведение, опираясь на свое ложное представление о чужих намерениях: кто знает, вдруг Инес считала, что он достаточно сильно влюблен в нее или выкинул белый флаг, а потому “нейтрализован” и почти безопасен? Есть люди внутренне самонадеянные, тщеславные и склонные к фантастическим выдумкам, хотя они и научились этого не показывать.

Но было и более простое объяснение: усталость. Да, нашим поведением во многом управляет усталость, и мало кто не менял из‐за нее целиком свои планы. Возможно, Инес Марсан уже давно стала думать так же, как Оле Андресон в знаменитом рассказе Хемингуэя (и Джон Кассаветис в основанном отчасти на нем же фильме “Убийцы”[73]): “Наконец они меня нашли. Мне не на что жаловаться. Я получил отсрочку. Ненужную и бессмысленную, но отсрочку для пребывания в этом мире. А так как отсрочкам всегда приходит конец, пусть оно будет как будет. Я не стану защищаться и больше не стану убегать”. Но как только я допустил, что Инес дошла до такой же покорности судьбе, это опять ослабило мою волю. Ослабило ее то, что Инес могла действительно и по‐настоящему полюбить меня. Однако Центуриону не полагалось поддаваться таким чувствам, он должен был довести дело до конца.

И он занялся этим делом, не глядя на ее лицо.

Завидней жертвою убийства пасть,

Чем покупать убийством жизнь и власть.

Он вспомнил слова из “Макбета”, возможно, не совсем точно, но сейчас это не имело никакого значения, смысл был такой: иногда, становясь палачом, ты можешь и позавидовать своей жертве.