В Англии было на час меньше, где‐то четверть первого, но все равно слишком поздно, чтобы звонить Тупре, подумал я, хотя мой звонок был ему важен, и не исключено, что он не ложился спать, дожидаясь известий, желая поскорее сообщить новость Мачимбаррене. Правда, я мог позвонить не ему, а Перес Нуикс, вряд ли она уже спала и вряд ли осталась дома субботней мадридской ночью, так как ночами она любила повеселиться, к тому же у нее не было мобильника, как у Тупры, поскольку в те времена, в 1997‐м, они еще считались редкостью. На самом деле мне не хотелось звонить никому, ни ему, ни ей. На их взгляд, новость будет плохой, она их только разозлит. К тому же они знали, что наша с Инес встреча состоится очень поздно, могут возникнуть непредвиденные помехи, да и вообще такие вещи с налету не делаются. Это я не о самом убийстве, а о подготовке к нему. А можно было и вообще им больше не звонить, не звонить, и все. И пусть сами мне звонят, не без оснований заподозрив неладное. Я ведь могу не отвечать, не отвечать, не отвечать… “Но вот беда, – подумал я, – когда‐нибудь всегда приходится отвечать, наступает такой день, когда приходится, потому что такой день обязательно наступает, даже если считать его совсем далеким и малореальным”.

Я открыл ставни – уже незачем было прятаться – и посмотрел на окна своей квартиры: как всегда, уходя, я оставил гореть одну или пару лампочек, чтобы казалось, будто дома кто‐то есть. Посмотрел на мост: как и в любую летнюю субботу, жизнь там била ключом. А вот река, наоборот, несла свои воды мирно и спокойно. Не было особого смысла и дальше оставаться в Руане, но не было смысла и возвращаться в Мадрид: там стояла невообразимая жара, Берта с детьми уехала в Сан-Себастьян, город, куда устремлялись отдыхающие, поскольку был самый разгар “сезона разъездов”, а страна все еще переживала годы тучных коров. Поэтому я, как и обещал, до конца месяца стану давать уроки близнецам и заодно послежу за городскими событиями, пока трем женщинам будет угрожать смертельная опасность. Вряд ли я смогу помешать убийце или паре убийц, если они неожиданно нагрянут в Руан. Но буду, по крайней мере, в курсе дела, узнаю обо всем здесь, на месте, а не издалека. В Руане любая смерть станет событием, особенно убийство, как станет событием для Сантандера гибель мадридской учительницы Нативидад Гарайо. В Руане Флорентин посвятит ему несколько страниц в “Эсперадо” и несколько часов в своей телепрограмме. А вот в Мадриде пресса отзовется на него вскользь, а то и вовсе проигнорирует, если убийство будет выглядеть как несчастный случай или смерть от сердечного приступа.

Было уже два часа, даже начало третьего. Инес Марсан – или Магдалена Оруэ – по‐прежнему спала, а может, все еще не пришла в сознание, но скорее спала. В любом случае сон ее был глубоким и наверняка продлится долго, насколько такие вещи можно прогнозировать. Она была жива, по‐прежнему жива. И я, вне всякого сомнения, радовался этому – мало того, меня охватила своего рода эйфория. Однако начинала расти и тревога. А что, если Тупра был прав, как всегда прав? А что, если я, запутавшись в сравнениях, простил то, что прощать было нельзя? А что, если вскоре или какое‐то время спустя ЭТА совершит новый теракт – или его совершит ИРА в Ольстере, где дело идет к мирному разрешению конфликта, и Магдалена Оруэ будет к теракту причастна?

Я проклинал свою судьбу, по воле которой вечно оказываюсь на распутье, только вот прежде передо мной ставили другие задачи и от меня зависели многие жизни, а не одна-единственная, как сейчас. Отныне мне придется внимательно следить не только за тем, что происходит в Руане, но и за событиями в целой Испании и в Северной Ирландии, день за днем прочесывать газеты, нервничать и терзаться сомнениями.