— Ты пользуешься моей слабостью, — ворчит она не всерьез и послушно прижимается к моим губам. Наши поцелуи никогда не прискучат мне, знаю это так же верно, как верен сам факт необходимости кислорода для поддержания нашей жизни. Ханна и есть мой кислород… Не знаю, как я жил без нее… и без этих поцелуев. Иногда вся твоя предыдущая жизнь, как преддверие чего-то иного, как растянувшееся на года ожидание настоящего события, которое и есть единственно значимое для тебя — таким событием стала для меня встреча с Ханной: секундное столкновение взглядами на переполненной автомобилями трассе — и вся твоя жизнь приобретает смысл. Ты начинаешь понимать для чего живешь и качество этой жизни улучшается вдвое, втрое, в добрую сотню раз…

— Я просто люблю тебя, — шепчу ей между поцелуями, и собственное сердце кажется оглушающе громогласным.

— Мам, — прерывает наш поцелуй окликающий голос Мелиссы, — Эмили жаждет внимания. А у меня руки в муке…

Мы с Ханной дружно посмеиваемся, ощущая себя нашкодившими детьми. Ее щеки предательски алеют…

— Марк, тебя это тоже касается! — кричит она снова. И мы потихонечку выскальзываем за дверь…

— Так и знала, что вы вместе где-то зависаете, — закатывает глаза девочка, от которой не укрывается ни наше совместное появление в целом, ни тем более материнское раскрасневшееся лицо в частности. — Как дети, право слово, — ворчит она, вызывая у нас с Ханной приступ неудержимого хихиканья. Ну вот, она хотя бы немного отвлеклась и забылась… Миссия выполнена.

Смотрю на часы — осталось меньше десяти минут. Сказать, что я нервничаю — значит ничего не сказать, только Ханне знать об этом вовсе не обязательно. Если мне предстоит встреча с собственными родителями, то для нее они и вовсе чужие люди, чужие люди, которые, возможно, считают ее виновницей моей с ними размолвки. Если честно, не знаю, чего ожидать от нашей нынешней встречи…

Я позвонил им меньше недели назад, ни на что особо не рассчитывая, но мама удивила меня, сговорившись об этом свидании… А я бы и не позвонил вовсе, не заставь меня Ханна пойти на этот шаг: «мы не можем устроить венчание без присутствия твоих родителей. Это неправильно, Марк», сказала она однажды вечером, когда я поделился с ней планами на наше венчание в церкви Святого Леонарда. В ЗАГСе мы побывали еще два месяца назад… До того, как на свет появилась малышка Эмили. Моя дочка.

— Ну-ка, улыбнись папочке, — сюсюкаюсь я с малышкой, которую Ханна держит на руках. — Вот, послушная девочка.

В этот момент звенит звонок, и Ханна мечет в меня перепуганный взгляд. Хочу подбодрить ее улыбкой, но губы деревенеют и, кажется, совсем не слушаются меня. В конце-то концов! Бросаю последний взгляд на ба с Мелиссой, которые побросали свою стряпню на кухне и теперь толпятся на пороге кухни, замерев в ожидании, и иду открывать дверь.

Февраль выдался в этом году чрезвычайно холодным, и обе фигуры родителей, завернутые в теплые полупальто, кажутся несколько нереальными и словно подзабытыми, как смутная память о былом сне. Мы неловко здороваемся, и мне становится стыдно за то ощущение далекости, которое я ощущаю к отцу с матерью и к самой их отрешенности от моей нынешней жизни… А еще хуже от мысли, что вот эти самые морщинки на отцовском челе, прежде мной не замечаемые, появились на нем именно из-за меня.

— Пальто можете оставить здесь, — указываю на вешалку у стены. — А теперь сюда… Осторожно, здесь игрушки Ёнаса.

Слегка отпихиваю ногой вереницу выстроившихся у порога маленьких машинок, и мы все оказываемся лицом к лицу.