С этим трудно поспорить: помню, как все началось… Мы сидим с Вероникой на диване за просмотром «Гарри Поттера» и едим попкорн из общего ведерка, а фрау Фолькерт заглядывает в гостиную и умильно лепечет: «Ох, до чего же они прекрасно смотрятся вместе… Просто отрада для глаз!» С тех пор и пошла мода восторгаться Вероникой по любому самому значительному и не очень поводу, мол, и красавица, каких поискать, и лучшая ученица в классе… и вообще, Марк, не упусти такую умницу-разумницу, такие на дороге не валяются.

С двенадцати до пятнадцати лет все эти прозрачные полунамеки меня жутко раздражали, я брыкался и противился им, как новорожденный жеребенок, еще не умеющий управляться своими ногами, а потом явная симпатия Вероники стала даже приятна… и, что греха таить, чуточку полезна… Я рос тихим, послушным ребенком, которого даже пубертат не смог превратить в маленького домашнего монстра, о которых неизменно жаловались отцу его друзья-коллеги, я любил учиться и мог часами просиживать над учебниками, зубря расположение костей в человеческом скелете и расписывая формулы химических соединений углерода… Зубрила одним словам. И не миновать бы мне клички «ботана» и других прилагающихся к нему реалий, кабы не явная симпатия лучшей ученицы и первой красавицы класса Вероники Фолькерт; та неизменно была рядом, терпеливо снося и мои вспышки раздражения, и даже периодические выпады в адрес ее доброжелательности.

«Что тебе вообще от меня надо?», сверкал глазами шестнадцатилетний подросток, действительно, не видевший в девочке рядом ничего, кроме подруги детства, а та улыбалась ему и обещала помочь с физикой, которая никак ему не давалась.

У нее мог быть любой самый привлекательный парень школы, стоило только поманить, но нет, она выбрала Марка Штальбергера, и это до сих пор остается для меня неразрешимой загадкой.

Сам-то я не приложил к тому никаких усилий, даже наоборот… и подчас мне казалось, что лучшей ученице класса просто хотелось опробовать свои силы на самом упертом из претендентов на ее девичье сердце, возможно, даже в этом проявлялось ее явное стремление к первенству, как знать. Может быть стоило уступить ей еще лет в шестнадцать — и сейчас этого разговора и вовсе бы не было!

Подчас собственные мысли заставляют меня стыдиться самого себя: возможно, я не прав по отношению к Веронике, возможно, все дело, действительно, в чувствах, ведь встречаемся же мы вот уже целых пять лет, и Вероника по-прежнему любит меня… А ведь я даже не лучший студент выпуска! Она всегда могла бы переключить свое внимание на Дениса Шильмана, тот закончил с красным дипломом, да и готов был ради нее в лепешку расшибиться.

Вздыхаю и примирительно произношу:

— Я тоже тебя люблю, милая. Давай не будем ссориться! Ладно? — развожу руки, приглашая ее в свои объятия, и Вероника послушно утыкается носом в мою ключицу.

— Так ты возьмешь меня в жены, Марк Штальбергер? — сипит она в самую шею, все еще слегка обиженным голосом.

— Конечно, Вероника, конечно, возьму, — сглатываю, поглаживая ее по волосам. — Просто давай поговорим об этом в другой раз… Сегодня я опаздываю домой к завтраку.

Совместные воскресные завтраки — это маленький пунктик семьи Штальбергер, я даже и не помню, с чего повелась эта традиция, только отсутствие на воскресном завтраке всегда жестоко каралось… Например, в седьмом классе я гонял с другом на скейтборде, позабыв о времени, и был лишен карманных денег на месяц, а в десятом мне отключили интернет, и приходилось делать домашнее задание в интернет-кафе.

Чего могут лишить меня собственные родители в мои полные двадцать семь лет, уже и представить себе не могу, но рисковать не решаюсь, да и повод для бегства от Вероники сейчас самый что ни на есть подходящий.