Я, ставший невольным свидетелем этого смертельного «танца», с ужасом смотрю на обе обездвиженные машины… На меня находит некое онемение, паралич, если хотите, так что я даже не могу заставить себя выйти из своего авто, хотя и остановился, подобно многим другим у обочины, так как проехать мимо было бы просто немыслимо.

Почему-то вспоминается опрокинутый на спину зеленый майский жук, виденный мной однажды на дорожке в саду: он лежал там, словно драгоценный изумрудный камешек, и беспомощно шевелил лапками — казалось, стоит наступить на него ботинком, и все его мучения закончатся. Я тогда перевернул его палкой и смотрел, как он улетает, посверкивая своей хитиновой спинкой… Неуместное воспоминание. Встряхиваю головой, отгоняя наваждение…

Вижу наконец других автомобилистов: одних, спешащих к месту аварии, других, звонящих по телефону, должно быть, вызывая полицию и «скорую помощь», но сам не могу даже пошевелиться.

«Марк, разве не твоя прямая обязанность помогать попавшим в беду людям, произносит наконец мой внутренний голос — мой незримый тиран — вставай и иди!»

Именно тогда я и приоткрываю дверь своего «мерседеса» и на нетвердых ногах шагаю к покореженному автомобилю своей загадочной незнакомки…

Мужчина в потертых джинсах как раз пытается открыть дверь со стороны водителя, налегая на нее всем своим тощим телом, но ту, похоже, заклинило, и его усилия остаются тщетными… Молча хватаюсь за раму с выбитым стеклом, и мы оба в очередной раз тянем ее на себя: та поддается с тягучим стоном раненого гиганта, не желающего быть потревоженным, а потом мы видим виновника аварии, который — удивительное дело! — преспокойно сидит в своем кресле, вперив непроницаемообалдевший взгляд в лобовое стекло своего несчастного искореженного автомобиля.

— Эй, парень! — опасливо трогает его за плечо Потертые Джинсы. — С тобой все хорошо?

Мне, наверное, стоило сделать это первому, но я не могу отвести глаз от женщины на пассажирском сидении: она находится в странном изломанном положении, словно картонная кукла на шарнирах, которую капризный ребенок неестественно изогнул в самых неожиданных местах, и ее голова, покоящаяся на передней панели, настолько сильно залита кровью, что различить лица практически невозможно.

— Не знаю, что произошло, — отвлекает меня от созерцания незнакомки голос ее спутника. — Я не знаю… Боже! Что… Что случилось…

— Ты можешь выйти? — снова интересуется Потертые Джинсы. — У тебя кровь в волосах…

— Я не знаю… не знаю, — продолжает лепетать тот, ощупывая свои волосы. — Я попробую…

Он неуверенно шевелится, словно человек находящийся в трансе или испытывающий приступ острого лунатизма, а потом при помощи тех же Потертых Джинс с осторожностью выбирается наружу, поддерживаемый его хилой рукой. Сам-то пострадавший отличается крепким накачанным торсом спортсмена с отлично развитой мускулатурой, нарастить которую, как отмечаю я про себя, стоит немалых усилий, и мысль эта мгновенно вызывает волну антипатии, подступившей к горлу подобно изжоге. Тяжело сглатываю, а потом наконец выхожу из своей задумчивой созерцательности, увидев, как дверь со стороны незнакомки тоже распахивается и чьи-то волосатые руки тянутся к ней.

— Не трогайте ее! — всрикиваю стремительно, оббегая машину и оттесняя сердобольного парня с волосатыми руками. — Я врач, — поясняю ему резкость своего голоса, — возможно, мы лишь повредим ей своей помощью…

— А она вообще жива? — несколько напуганный, вопрошает тот, и тогда я осторожно касаюсь руки женщины, чтобы проверить ее пульс.