– Ну, как насчет Парижа? Хочешь – можем вылететь хоть сегодня.

– Нет, – отрывисто и очень решительно ответил Фрэнк. Брови его были по‑взрослому нахмурены, а в глазах стояли детские слезы.

– Мне известно, что Джонни сказал тебе... насчет Терезы.

– Ладно. Это еще ведь не конец света, – буркнул Фрэнк. В сердцах он кинул полотенце на край ванны, но тут же опомнился и аккуратно повесил его на перекладину. Повернувшись спиной к Тому, он стал надевать шорты, затем оглянулся и, сверкая глазами, выкрикнул: – Не хочу я прямо сейчас в Париж! Не хочу – и все тут!

Том его понял: возвращение в Париж означало для Фрэнка капитуляцию сразу по двум позициям: он должен быть принять как неизбежность измену Терезы и свое возвращение к семье.

Том надеялся, что после ланча Фрэнк будет в состоянии смотреть на вещи с большим оптимизмом.

– Том! – услышал он голос Эрика и вышел в гостиную. Он внимательно просмотрел выписанную квитанцию. Названия всех трех банков были указаны рядом с полученными оттуда суммами. Курьер говорил по телефону, и Том успокоился, уловив в быстрой речи знакомое слово «орднунг» – порядок. Он расписался. Фамилия Пирсон нигде не фигурировала, указан был лишь номер счета в швейцарском банке. После рукопожатий Эрик пошел провожать курьера до дверей.

Вошел Фрэнк, уже одетый, но босиком, и тут снова появился Эрик. Он сиял и вытирал платком вспотевший от волнения лоб.

– Полагаю, что на дверях моей квартиры теперь можно повесить Gedenktafel – как это по‑вашему?

– Памятную табличку, ты хочешь сказать? Нет, вместо этого отметим великое событие спасения двух миллионов в ресторане. Столик надо заказывать заранее?

– Лучше заказать. Сейчас сделаем. На троих?

– Я бы с удовольствием пригласил Макса и Ролло, если только они свободны.

Эрик рассмеялся:

– Где там! Ролло – тот ложится только под утро, так что наверняка еще спит, а Макс – парикмахер, ездит к клиентам сам. Их можно застать дома только вечером, часов около шести.

Том решил, что непременно пошлет им из Парижа какой‑нибудь презент, к примеру пару необычных париков. Надо будет не забыть спросить у Эрика их адрес.

Ехали на машине Эрика. Перед уходом Том залепил телесного цвета пластырем родинку на щеке Фрэнка. Крем‑пудры Элоизы у Фрэнка уже не оказалось, что было совсем не удивительно.

– Хочу, чтобы ты поел поплотнее, дружок, – сказал Том, рассматривая внушительное меню. – Давай возьмем тебе копченого лосося, я знаю, ты его любишь.

– А я возьму свое любимое суфле из печени – это нечто непередаваемое! – сказал Эрик.

Потолки в ресторане были высоченные, белые стены украшали зеленые с золотом гобелены, скатерти были изящны, официанты держались, как королевские особы. При ресторане работал гриль‑бар. Там обслуживали тех, кто был «недостаточно хорошо» одет. В данном случае под эту категорию подпали двое мужчин в синих джинсах. Хотя свитера и пиджаки на них были вполне приличные, им было вежливо указано по‑немецки проследовать в бар.

Фрэнк ел, но не реагировал на шутки Тома и был мрачен. Том, разумеется, понимал, что тоскливые мысли о Терезе окутали его, словно черные тучи. Знал ли паренек или только подозревал, кто именно стал его соперником? Том не стал его спрашивать. Он лишь чувствовал, что для Фрэнка начался болезненный процесс расставания с несбыточными мечтами, процесс духовного освобождения из плена идеала, который для него был воплощен в единственной в мире девушке.

– Еще шоколадного торта? – спросил Том Фрэнка и подлил в его бокал белого вина.