Фрэнк быстро заморгал.

– Почему вы не рассказывали мне об этом раньше? – воскликнул он. – Теперь я его узнаю, это итальянец, он тоже был в той квартире.

– Знаешь, почему я говорю тебе об этом сейчас? – задумчиво спросил Том, закуривая. Ему требовалось выиграть время, чтобы собраться с мыслями, ибо, честно говоря, как можно было сравнивать убийство отца, кресло которого Фрэнк столкнул с обрыва, с убийством бандита, который идет на тебя с заряженным револьвером? Сходство было только в одном: в лишении жизни насильственным путем одного живого существа другим таким же.

– Тот факт, что я убил человека, не изменит моей дальнейшей жизни – при том, что, возможно, он был настоящим преступником, и при том, что это не первый человек, которого я убил. Думаю, пора бы тебе самому об этом догадаться.

Фрэнк смотрел на него с возрастающим изумлением.

– А женщин вы когда‑нибудь убивали? – спросил он.

Том расхохотался, и ему сразу стало легче: во‑первых, смех снял напряженность, во‑вторых, Том был рад, что Фрэнк не стал приставать к нему с расспросами более конкретными – о Дикки Гринлифе, например, мысль об убийстве которого еще и теперь вызывала у Тома нечто вроде раскаяния.

– Женщин? Нет, не приходилось, – отозвался Том и вспомнил чисто английский анекдот об англичанине, который на суде отвечал, что просто вынужден был закопать свою жену, потому что она уже была мертва. – Слушай, Фрэнк, надеюсь, ты не подумал о том, чтобы... не имел в виду ее...

– Что вы! Нет, конечно! – испуганно вскинулся Фрэнк.

– Ну и хорошо. – Тому казалось, что он использовал все средства убеждения, но он упрямо продолжал: – Я упомянул сейчас вот об этом (Том указал на газетную фотографию) только затем, чтобы ты понял: то, что случилось, не должно погубить тебе жизнь. У тебя нет никаких оснований считать, что твоя жизнь разбита.

«Понимают ли они в таком возрасте, что это такое – разбитая жизнь? Жизнь, которую нет сил продолжать от ощущения, что тебе ничего не удается?» – мелькнуло в голове Тома. Правда, именно среди подростков был очень большой процент самоубийств из‑за того, что они не знали, как разрешить элементарную проблему, – иногда просто потому, что им не давался какой‑либо из школьных предметов.

Фрэнк водил костяшками сжатых пальцев по острому краю кофейного столика, и это действовало Тому на нервы. Столик был белый с черным, но не мраморный.

– Ты понимаешь, что я хочу сказать? Либо ты позволишь, чтобы это событие окончательно испортило твою жизнь, либо нет. Тебе решать, и тебе крупно повезло, Фрэнк, что все зависит только от тебя самого, потому что никто тебя не обвиняет.

– Я знаю.

Том видел, что мысли Фрэнка (возможно, все мысли) были заняты в данный момент лишь одним – потерей Терезы. Как раз в этом направлении Том осознавал свою полную беспомощность что‑либо изменить, это был совсем иной предмет, нежели убийство.

– Пожалуйста, перестань раздирать себе руки в кровь об этот чертов стол, этим ты ничего не достигнешь, перестань валять дурака, в конце‑то концов! – не сдержавшись, воскликнул он.

Фрэнк сделал резкое движение, но руку от стола отнял.

– Не беспокойтесь, я в своем уме. – Фрэнк поднялся, сунул руки в карманы и отрывисто бросил: – Насчет завтрашних билетов – мне самому их заказать? Они примут заказ на английском?

– Конечно.

– Самолет «Люфтганзы» – на какое время? Что‑нибудь около десяти? – Фрэнк взялся за телефонный справочник.

– Можно и раньше, – с облегчением сказал Том. Похоже, Фрэнк наконец‑то решил отвечать сам за себя.