Шутка, а доля правды в этом есть. Ну разве нельзя было бы по принципу агропрома объединить вообще все министерства с той же целью сокращения штатов? Можно было бы и ещё больше денег потеряли бы на переделку аппарата, устранение неразберихи и отлаживание новой системы управления.

Кстати и сокращения штатов в нашем агропроме на самом деле не происходит. Просто убирают тех, кто не угоден начальству, а берут других, меняя только название должностей, чтобы уволенный по сокращению штатов не имел права вернуться на своё место.

— А что, разве уволенные могут иметь право вернуться? — удивленно спросила Настенька.

— Вот видишь, — назидательно с улыбкой ответил Володя, — что значит не трудиться в сплочённом профсоюзном коллективе? Ничего не знаешь о правах трудящегося советского человека. Законы у нас прекрасные и охраняют они права человека замечательно, если бы их некоторые обладатели власти не научились всякий раз обходить. Когда человека увольняют в связи с сокращением производства, то, во-первых, ему обязаны помочь найти работу в другом месте с такой же зарплатой, а, во-вторых, если его должность почему-либо сохранилась или была восстановлена в короткий срок, то он имеет право потребовать через суд своего восстановления в прежней должности с выплатой полной зарплаты за то время, что вынужденно не работал.

Но, — вздохнул Володя, — при реорганизациях типа нашего агропрома крючкотворы отдела кадров хорошо знают законы и, если надо кого-то уволить, то уволят, и не подкопаешься.

Такие разговоры Настеньку всегда обескураживали и расстраивали. Ей так хотелось, чтобы всё хорошее, чему учили в школе, все идеи и законы конституции, которые выглядели такими справедливыми и чудесными, когда их обсуждали в классе, были в реальной жизни. Так хотелось верить в доброе и самой быть всегда честной, чистой, справедливой. Она была уверена, что большинство людей хотят того же, только надо им помочь организоваться так, чтобы плохие люди не могли мешать им, не могли влиять на их жизнь, каверкать её, калечить. Ей не думалось, что плохих людей следует сажать в тюрьмы, убивать и так далее. Решение она видела в другом.

«Прежде всего, — говорила она себе, — нужно разобраться в термине «плохой человек». Что это такое? Одни люди во всю кого-то ругают, а другие с ним обнимаются, целуются и считают лучшим другом. В чём же критерий хорошего человека, если один и тот же человек может казаться одним хорошим, а другим плохим?»

Настенька была абсолютно убеждена, что главным определяющим свойством индивидуума (так, по-научному, она рассуждала мысленно) является его отношение к окружающим людям. Если он живёт и работает с желанием помогать другим, стараться делать их счастливыми, то этот человек хороший. Если же он живёт с мыслью о том, что весь мир для него, всё для него, то это плохой человек. А разрешение этого противоречия интересов Настенька видела в воспитании детей. Если бы все дети с раннего возраста привыкали к тому, что доставлять радость другому приносит радость и тебе самому, а горе другого — это твоё горе, то в конечном счёте постепенно перестали бы существовать люди, причиняющие вред обществу.

«В сущности, — думала Настенька, — каждый человек рождается эгоистом, то есть думающим о собственном благе. И пусть так, но, зная это, важно направить эгоизм ребёнка в нужную для всего общества сторону. Это значит, что ребёнок с самого начала должен видеть своё счастье в счастье других.

Разумеется, это не значит, что ты сам должен жить плохо, а другие хорошо. Фокус в том и заключается, — говорила Настенька, мысленно поднимая палец вверх, как профессор на кафедре, — что если все воспитаны таким образом, когда каждый думает о других, то, естественно, никто не позволит тебе жить хуже, ведь если они для тебя другие и ты думаешь о них, то и ты для каждого из них тот, о ком нужно думать.