Вокруг повозок собрались некоторые из тех, кто вечером пил в баре: сапожник из Лонстона стоял под окном Мэри и говорил с барышником; моряк из Пэдстоу пришел в себя и поглаживал голову лошади; разносчик, который мучил бедного придурка, залез в одну из телег и что-то поднимал со дна. Во дворе были и незнакомцы, которых Мэри раньше не видела. Она могла четко разглядеть их лица благодаря лунному свету, яркость которого, видимо, тревожила этих людей, так как один из них указал наверх и покачал головой, а его спутник пожал плечами, причем третий, очевидно, пользовавшийся авторитетом, нетерпеливо махнул рукой, как бы заставляя их поторопиться, и все трое одновременно повернулись и прошли в трактир. Тем временем перетаскивание тяжестей продолжалось, и Мэри, не сходя с места, без труда могла проследить его направление. Что-то волокли по коридору в дальнюю комнату с заколоченным окном и запертой на засов дверью.

Она начала понимать. Тюки привозили в повозках и выгружали в трактире «Ямайка». Они хранились в запертой комнате. От лошадей шел пар, значит, они покрыли большое расстояние — возможно, от самого берега, — и как только повозки разгрузят, они уедут, растворившись в ночи так же быстро и безмолвно, как появились.

Люди во дворе работали быстро, не теряя времени. Содержимое одной из крытых повозок не отнесли в трактир, а переложили на телегу, въехавшую во двор. Тюки были разного размера и формы: большие, маленькие, длинные рулоны, обернутые соломой и бумагой. Когда телега оказалась заполнена, возница, чье лицо было Мэри незнакомо, забрался на облучок и уехал.

Остальные повозки разгружали одну за другой, тюки или увозили со двора в телегах, или заносили в дом. Все делалось молча. Те самые люди, которые не так давно орали и пели, теперь были трезвы, спокойны и заняты делом. Казалось, даже лошади понимают необходимость соблюдать тишину, потому что они стояли неподвижно.

Джосс Мерлин вышел из двери, рядом с ним разносчик. Несмотря на холод, оба были без курток и шляп, с рукавами, закатанными до плеч.

— Это все? — тихо спросил трактирщик, и возница последней повозки кивнул в ответ и поднял руку.

Люди стали залезать в повозки. Некоторые из тех, кто пришел в трактир пешком, поехали с ними, чтобы на пару миль сократить длинный путь домой. Они не остались без вознаграждения; все несли какую-нибудь поклажу: ящики за плечами, узлы под мышкой; а сапожник из Лонстона не только нагрузил своего пони набитыми до отказа переметными сумами, но и к самому себе кое-что добавил, в несколько раз увеличившись в обхвате по сравнению с тем, каким он прибыл сюда.

Итак, повозки и телеги покидали трактир одна за другой, со скрипом выезжая со двора странной погребальной процессией, некоторые поворачивали на север, некоторые — на юг, выезжая на большую дорогу, пока все не уехали, и во дворе не осталось никого, кроме одного человека, которого Мэри раньше не видела, разносчика и самого хозяина трактира «Ямайка».

Они тоже повернулись и ушли обратно в дом, и двор опустел. Девушка услышала, как они идут по коридору по направлению к бару, затем их шаги затихли в отдалении, хлопнула дверь.

Не было слышно никаких звуков, только хрипло тикали ходики в прихожей. После резкой жужжащей ноты, предшествующей бою, часы пробили три раза и продолжали тикать дальше, хрипя и задыхаясь, как умирающий, который никак не может перевести дух.

Мэри отошла от окна и села на кровать. Холодный воздух обдувал девушке плечи, она задрожала и потянулась за шалью. Даже подумать о сне было невозможно. Она слишком основательно проснулась, слишком напряжены были все ее нервы, и хотя неприязнь к дяде и страх перед ним жили в ней по-прежнему, возросший интерес и любопытство взяли верх. Теперь Мэри кое-что понимала в его делах. То, что она видела сегодня ночью, было контрабандой в крупных размерах. Несомненно, трактир «Ямайка» для этой цели расположен идеально, и дядя, должно быть, купил его именно из этих соображений.