Мардокео вышел, неся перед собой чудотворное распятие, и встал на колени прямо в грязь.

– Клянусь, что не имел дурных помыслов! Душой клянусь, я не знался с нечистой силой!

– А что ты делал в лесу?

– Зайцев ловил.

– Будешь на людей клеветать!

– Душой клянусь, не буду, – сказал Мардокео, целуя распятие.

Старики покропили его дверь святой водой, но зря – овцы умирали. Тогда старики впали в унынье. Ничего подобного, сколько ни старались, они припомнить не могли.

– Пришел наш час, – говорил Валентин Роблес. – Скоро огородят. Будем друг друга жрать. Отец – сына, сын – бабушку…

– Пошли бы просить помощи, да некуда. Над нами – один воздух.

– Пускай бы уж все забрали. Пускай бы огородили. Перемрем и воды не попросим.

– Грядет наш день! Эта Ограда – только предвестье. Вот увидите, не одни звери бегут, скоро мертвецы тронутся.

– В Ярауанке могилы опустели.

Толстый человек с каким-то полубледным лицом, забрызганным грязью, подал голос от двери:

– Это не бог, старички, это «Серро-де-Паско корпорейшн».

То был Пис-пис, житель Уануко, привозивший раз в год редкие товары: магнетические пояса, мазь против сглаза, приворотный сироп, крем от страшных снов… На сей раз он привез гитарные струны. В каждой деревне есть гитара без главной струны, и хозяин всегда готов оплатить свою прихоть. Вывод: Пис-пису всегда хватает пива.

– Ограда, – сообщил Пис-пис, – тянется на сто километров.

– А ты откуда знаешь?

– Спичка есть?

Выборный Ривера протянул ему спичку.

– А сигарета есть для этой спички?

Если бы сигареты не дали, он бы говорить не стал. Его угостили «Инкой». Он жадно затянулся.

– Больше чем на сто, – сказал он. – Начинается она в Сан-Матео.

Люди охнули.

– На двухсотом километре по Лимскому шоссе.

– А чья она? – спросил Ривера.

– Компании «Серро-де-Паско корпорейшн».

– Откуда ты знаешь?

– Шоферы знакомые есть, – сказал он и налил себе водки.

– Д где ее конец? – резко спросил Ривера.

– У нее нет конца, – ответил Пис-пис и налил еще. – Они хотят огородить мир.

Глава пятнадцатая,

или Прелюбопытная повесть о сердечном недуге, проистекшем не от печали

Один лишь дон Медардо де ла Торре, отец дона Мигдонио, решился провести жизнь в седле и видел собственными глазами все концы поместья, носившего название «Эль Эсгрибо». Дон Мигдонио – огромный и крепкий, словно башня, испанец с огненной, королевской бородой – предпочел утешаться другой дворянской привилегией; его не занимало, что его земли входят в три климатические зоны, что урожаи у него велики, а скот самый отборный. Синие глаза помещика загорались, лишь когда речь заходила о «крестницах», У него были сотни восприемниц – все дочки всех пеонов принадлежали ему. Несколько раз ему предлагали выставить свою кандидатуру в сенат, но этой' сомнительной чести он предпочел необъятную перинную равнину своей кровати, твердо стоявшей на орлиных лапах. Его бессонные ночи осеняло крылами чучело хищной птицы, а днем он жадно листал книги куда заносили дату рожденья каждой родившейся в поместье девочки. Когда им исполнялось пятнадцать, их препровождали к нему в постель на доработку.