Я закатила истерику Николаю. Он тоже испугался. Неизвестно, кого больше: меня или этой ЛЮБОВНИЦЫ… Он клялся и божился, что у него нет любовницы. И никогда не было. Раньше я в этом нисколько не сомневалась. Но раньше не было и звонков от неизвестной женщины… «Дитя невинное, полное надежд и устремлений. Но не все сбудутся, мамаша… А кровь может пролиться».

Я как вспомню эти слова – мороз по коже.

Я стала бояться телефона. Я где то читала, что у человека в ожидании дурных известий может развиться психоз. Мне кажется, у меня он начал развиваться в те дни. Я стала бояться телефона. А он опять замолчал. Но легче от этого не стало. Звонки были ужасны, но и их отсутствие – тоже. Раз она не звонит, думала я, вдруг она что то готовит? «А кровь может пролиться», – сказала Любовница… Я успокаивала себя как могла, но это не очень помогло.

Следующий звонок прозвучал четвертого мая. И опять в восемь вечера.

– Ты еще не купила своему мальчугану каску и бронежилет?

– Послушайте! Что вы хотите от меня?

– От тебя? От тебя, сучка, я ничего не хочу. А вот твоего сынка хорошо бы пустить на запчасти… На них всегда есть спрос, – сказала она и засмеялась. Смех у Любовницы был неискренний. Неискренний и страшный.

После этого звонка я не спала всю ночь. А наутро я написала заявление и отнесла его в милицию.

– Приняли его у вас? – с интересом спросил Купцов.

– Они не хотели принимать, – ответила Татьяна Андреевна. Купцов понимающе кивнул. – Но я настояла.

– Ценю вашу настойчивость, – сказал Леонид. – Я бы тоже сделал все, чтобы вашу заяву не принимать.

Татьяна Андреевна посмотрела на него почти с ненавистью.

– Почему? – спросила она. – Почему все в милиции так равнодушны к чужой беде?

– Они не равнодушны, Татьяна Андреевна… Хотя и равнодушные тоже есть. Но главная причина в том, что РУВД нужно поднимать реальные дела: убийства, разбои, кражи…

– А я, значит, пришла с пустяком? – спросила Татьяна Андреевна.

– Да, с точки зрения милицейского следака вы пришли с пустяком.

Она вытащила из пачки новую сигарету. Петрухин предупредительно щелкнул зажигалкой. Татьяна Андреевна улыбнулась ему. Но улыбка была дежурной, не более того.

– Вы разделяете точку зрения милицейского следака? – спросила она у Купцова.

Леонид ответил:

– В нынешнем своем положении – нет. Я разделяю вашу тревогу… Так что было дальше?

– Дальше? Дальше… я пошла к гадалке.

– К гадалке? – не скрывая изумления, спросил Брюнет.

– Да, Витя, к гадалке, – сказала Татьяна Андреевна. – Смешно? А эту мысль, кстати, подал мне лейтенант в милиции. Вы бы, говорит, к экстрасенсу сходили, что ли?

– Идиот, – буркнул Петрухин. Брюнет кивнул. А Купцов неловко кашлянул в кулак.

***

…Я пошла к гадалке. Я посоветовалась с Маринкой и пошла к гадалке. Маринка, подружка моя, протекцию мне устроила… Вы улыбаетесь, а ведь к хорошей гадалке не так то легко попасть. И я пошла к гадалке, к Александре.

Горели свечи, и пахло чем то незнакомым. Но не как в церкви. В храме тоже жгут свечи, но пахнет совсем по другому. Александра долго на меня глядела. Пронзительно. У меня даже голова закружилась. «Кровь на тебе, – сказа/га, – кровь. Умрешь ты, Таня. Мертвой тебя вижу. В гробу с червями вижу тебя. Беги, Таня, беги… Уезжай отсюда. Может, спасешься».

Как я от нее вышла – не помню.