Следует заметить, что спали они на сей раз прямо на земле, бросив всё имевшееся барахло на травку. Должно быть, в наказание за драку. Однако в любом случае прогонять их никто не собирался — иначе бы и навесик исчез, и миска. Мурыгин потрогал почву ладонью. Тёплая, как в мае. Подогрел, что ли?

— Обрати внимание, — молвил он. — Не просто отшвырнул, а аккуратненько на ноги поставил… Тебя — тоже?

— Угу…

— М-да… Я бы на его месте с нами так не чикался.

— Чикался бы, — проворчал Костик. — По себе знаю…

Солнце стояло уже довольно высоко. Всё кругом блистало, таяло, всхлипывало. Чувствовалось, что до полудня это великолепие вряд ли доживёт.

— Только имей в виду, — враждебно добавил Мурыгин, доставая несессер. — Я вчера был неправ в своём поведении. А по сути я был прав. Эти твои наезды на род людской…

Стоеростин иронически промолчал. Сергей Арсентьевич насупился.

— Ну, Наполеон, Тамерлан… — нехотя признал он. — Здесь я с тобой, пожалуй, согласен. Кровь и грязь… Хотя Наполеона уважаю… Но ведь были и Пушкин, и Достоевский…

— Ага, — сказал Костик. — Гордость человечества! Одного — в ссылку, другого — на каторгу… Ты ещё Галилея вспомни.

— Хорошо, а Гомер?

— Гомеру повезло… — вздохнул Стоеростин. — О Гомере нам вообще ничего не известно. Хотя… Раз слепой — значит, наверняка глаза выкололи. Человечество…

Мурыгин без нужды открыл и закрыл несессер. Повторять вчерашний опыт не хотелось.

— Плащ надень, — посоветовал он. — Холодно снаружи…

Купол при солнечном свете был неразличим, зато нежно зеленело его основание. Как будто кто-то взял огромный гладкостенный стакан и вынул из снежного покрова четырёхметровый круг.

Мурыгин не ошибся: снаружи было заметно холоднее. Под ногами захлюпало. Стоеростин не без зависти покосился на добротную обувь друга.

— Понимаешь, — сосредоточенно заговорил тот, не заметив завистливого взгляда. — Бог с ним, с человечеством. Давай о насущном. Без курева, без выпивки — ладно… А как насчёт прекрасного пола? Или тебе уже это по фигу?

— Ну, почему же… — солидно возразил Костик. — Глядишь, какая-нибудь кошечка в гости заглянет… Помурлычем, попрелюбодействуем…

В памяти немедленно всплыла Раиса Леонидовна, и сверкающий пейзаж несколько померк.

— Хорошо, кошечка… А без книг как? Только не говори мне, что сейчас никто ничего не читает, все сидят в Интернете… Я не о них. Я о тебе…

Стоеростин приуныл и какое-то время шёл молча. Друзья направлялись к колодцу.

— Хм… — сказал вдруг Костик и воспрял. Не к добру.

— Да, — огласил он чуть погодя. — Если речь идёт обо мне лично, то крыть нечем. Библиотека — не миска…

Мурыгин собрался возрадоваться, что хоть в чём-то переубедил упрямца, однако не тут-то было.

— А вот если о роде людском в целом… — невозмутимо продолжил Стоеростин. — Было время, когда он обходился без книг, без кино… Да мало ли без чего! И прекрасно себя чувствовал… По-моему, мы пережили три катастрофы. Первая — изобретение письменности. Понимаешь, до этого люди запоминали только самое главное. Запоминали, передавали из уст в уста, из поколения в поколение… А лишнее отсеивалось. Тонуло в Лете. Но вот изобрели письменность — и теперь любая ерунда могла быть увековечена… Мы начали тонуть в информационном мусоре…

Вокруг шуршало, капало, временами легонько ухало — снег, подтаивая, шлёпался с ветвей.