Был и еще один приезжий: Генри Сидней, сменивший Уильяма Темпла на посту английского посла. Это он в свое время уделял слишком много внимания Анне Хайд, за что Яков лишил его должности шталмейстера. Красивый и неженатый, Сидней в короткий срок подружился с Вильгельмом.

С наступлением зимы у Марии участились приступы лихорадки, время от времени приковывавшие ее к постели.

Вильгельм навещал Марию и с каждым новым визитом заставал ее в худшем состоянии, чем оставлял в предыдущий раз. В конце концов Вильгельм забеспокоился – его шансы на трон таяли на глазах, поскольку со смертью Марии на пути принца Оранского встали бы Анна и ее дети. Неужели он напрасно поверил в предсказание госпожи Тейнер? Неужели ему не достанется ни одна из обещанных трех корон?

Когда она была в сознании, он говорил ей: «Все будет хорошо, ты обязательно поправишься. А иначе – как я обойдусь без тебя?.. Ты нужна мне, Мария».

После его ухода она мысленно повторяла эти слова. О! Разве она не знала, что он – незаурядный человек? Он любит ее; она нужна ему. Он просто никогда не выражал своих чувств, а она уже была готова думать, что их вовсе не существует.

«Вильгельм, я тоже люблю тебя, – шептала она. – Люблю таким, каков уж ты есть. Раньше я была маленькая, не понимала этого – но теперь понимаю. Поэтому я должна поправиться… Ведь ты сказал, что я нужна тебе».

Она начала выздоравливать. Приступы стали реже; уже наступила весна, по утрам в комнате было солнечно. Однажды она проснулась и увидела цветы, лежавшие в изголовье постели.

– Это от принца Оранского, – сказала служанка. – Он сам их срезал в своем саду.

Мария осторожно провела рукой по влажным, пахучим стеблям.

– Ах, как хороши, – сказала она.

И про себя добавила: я должна встать на ноги; я уже выросла и понимаю то, что раньше мне было недоступно; я больше не буду досаждать ему своими глупостями, а постараюсь во всем слушаться его… я скажу ему, что всегда буду служить ему.

Она представила, как когда-нибудь в будущем они будут вместе ужинать – и разговаривать за столом; возможно, с ними будет Бентинк. Она не станет возражать против его участия в их застольях и беседах, потому что он всегда готов служить своему хозяину.

С каждым днем ей становилось все лучше.

Анна Трелони ругалась с Елизаветой Вилльерс.

– Придется тебе вести себя осмотрительней, раз уж принцесса пошла на поправку.

– Как мне себя вести – это мое личное дело, – заметила Елизавета.

– Оно коснулось бы и принцессы, если бы она узнала, что ты спишь с ее мужем.

– Хочешь обо всем сказать ей?

– Не беспокойся, я твоей тайны не выдам… если это еще тайна. Она одна ничего не подозревает. При дворе принца только она так невинна и простодушна.

– Очень жаль. От воспитанницы английского королевского двора можно было бы ожидать большей проницательности.

– Ее супруг… он…

– Ну? – прищурилась Елизавета. – Что, язык не поворачивается? Или боишься, что я расскажу ему?

– Откуда мне знать, о чем ты разговариваешь с ним в постели?

– Уж ты-то об этом не узнаешь, не надейся.

– Во всяком случае, прошу тебя – не говори ни о чем принцессе. Именем Бога умоляю, не говори принцессе о том, что ты стала любовницей принца.

– Я тоже прошу тебя об одном одолжении, Анна. Занимайся своими делами и не суй нос куда не надо, ладно?

Мария думала преподнести им сюрприз – пройти дальше обычного, неслышно открыть дверь и сказать: «Смотрите, мне уже лучше!»

У двери она остановилась, чтобы отдышаться.