Кулак Холмса врезался в чьё-то лицо, саданул по оскаленным зубам, и нападавший захлебнулся кашлем, а Шерлок понял, что об эти зубы, должно быть, в кровь разбил суставы. Вновь кто-то попытался атаковать сзади и вот тут уже получил всё сполна. Холмс вдруг понял, что сковавшее его ледяное оцепенение, некое безразличие, в панцире которого он прятался всё последнее время, разом слетело с него. Он закричал от радости, поняв, что наконец-то можно драться, а не избегать всеми силами драки, как он делал много дней подряд. Он дрался уверенно, жёстко, стремительно, с равным успехом используя навыки бокса и приёмы японской борьбы, которой занимался много лет и тоже владел великолепно. Противников было пятеро или шестеро, в темноте он их так и не сосчитал — только понял, что двоих — самого первого и того, что тоже пытался вскочить на него верхом, он сразу свалил, и они уже не принимали участия в драке. Остальные тоже продержались недолго. Громадный детина, тот, что пытался подставить Холмсу ногу, влетел в чужую хижину, проломив своей тушей её стену. Юркий маленький Ринк шлёпнулся на плечи стоящему на четвереньках беззубому Хику и едва не свернул тому шею. Кто-то, ища спасения, влетел в оказавшийся поблизости сарайчик, то ли позабыв о его назначении, то ли считая, что уж лучше туда... Отверстие в полу сарайчика оказалось достаточно широким, да и одна из досок с краю этого отверстия сильно подгнила, а потому нападавший с отчаянным воплем провалился в то, что до краёв заполняло вырытую под сарайчиком яму. К счастью, каторжник оказался в этой субстанции всего лишь по шею, но увяз в мягком, скользком дне и продолжал вопить, призывая товарищей на помощь, однако желающих вытаскивать его не нашлось. Равно, как не нашлось охотников и продолжить драку — они исчезли, растаяв в темноте, и на земле остался лишь один из тех, кто получил нокаут. Несколько минут спустя его обнаружила и пинками привела в себя охрана, изрядно добавив ему синяков в отместку за беспокойство.

Мистер Шерлок Холмс успел добраться до своей лачужки прежде появления охранников. Ему совсем не хотелось с ними встречаться и признаваться, что он, хотя бы и против воли, был участником ночной драки. На случай, если солдаты станут заглядывать в ближайшие хижины, ища свидетелей случившегося, он тщательно вытер кровь с лица и обмыл в жестяной плошке разбитую руку. На порванный ворот его холщовой рубашки, как он надеялся, охранники внимания не обратят — мало ли, где каторжник мог её разорвать? Впрочем, им не захотелось возиться с разбирательством — хватило и того, что пришлось с помощью длинной палки выуживать со дна отхожего места злополучного ныряльщика, не то он своими воплями мог разбудить и начальство, а это было бы уже много хуже.

Когда за дверьми хижины всё смолкло, Шерлок улёгся на лежанку, закинув руки за голову, прикрыв глаза. Он понял, что впервые может позволить себе роскошь совершенно расслабиться. В этот вечер, во всяком случае, ему уже ничто не угрожало. Среди напавших на него людей не было Джона Клея — его-то он бы узнал, но и Джон сегодня не придёт сводить счёты — двух разборок за одну ночь охрана не простит обитателям лагеря.

Мысли мистера Холмса улетели куда-то прочь, вдаль от Пертской каторги, от Западной Австралии, далеко от сегодняшнего дня. Он вдруг увидел набережную Темзы, одинокий, тускло светящий фонарь в белёсых клубах тумана, услышал лёгкие шаги по мощёной мостовой. И музыку. Что же это было? Гендель? Да нет же, нет! Это был Моцарт. Почему он играл тогда именно Моцарта? Он ведь редко его играет. Радость... В этой музыке звучит радость, побеждающая смерть. Ему тогда так хотелось радоваться. И так не хотелось думать о смерти!

Он уснул в эту ночь с улыбкой на губах.