|
К счастью, Фред был догадлив. Он принес мне не маленькую рюмочку, а сразу большой бокал. Чтобы ему не приходилось всT время бегать взад и вперед и чтобы не было заметно, как много я пью. А мне нужно было пить, иначе я не мог преодолеть этой деревянной тяжести. - Не хотите ли еще рюмочку мартини? - спросил я девушку. - А что это вы пьете? - Ром. Она поглядела на мой бокал: - Вы и в прошлый раз пили то же самое? - Да, - ответил я. - Ром я пью чаще всего. Она покачала головой: - Не могу себе представить, чтобы это было вкусно. - Да и я, пожалуй, уже не знаю, вкусно ли это, - сказал я. Она поглядела на меня: - Почему же вы тогда пьете? Обрадовавшись, что нашел нечто, о чем могу говорить, я ответил: - Вкус не имеет значения. Ром - это ведь не просто напиток, это скорее друг, с которым вам всегда легко. Он изменяет мир. Поэтому его и пьют. - Я отодвинул бокал. - Но вы позволите заказать вам еще рюмку мартини? - Лучше бокал рома, - сказала она. - Я бы хотела тоже попробовать. - Ладно, - ответил я. - Но не этот. Для начала он, пожалуй, слишком крепок. Принеси коктейль «Баккарди»! - крикнул я Фреду. Фред принес бокал и подал блюдо с соленым миндалем и жареными кофейными зернами. - Оставь здесь всю бутылку, - сказал я. x x x Постепенно всT становилось осязаемым и ясным. Неуверенность проходила, слова рождались сами собой, и я уже не следил так внимательно за тем, что говорил. Я продолжал пить и ощущал, как надвигалась большая ласковая волна, поднимая меня, как этот пустой предвечерний час заполнялся образами и над равнодушными серыми просторами бытия вновь возникали в безмолвном движении призрачной вереницей мечты. Стены бара расступились, и это уже был не бар - это был уголок мира, укромный уголок, полутемное укрытие, вокруг которого бушевала вечная битва хаоса, и внутри в безопасности приютились мы, загадочно сведенные вместе, занесенные сюда сквозь сумеречные времена. Девушка сидела, съежившись на своем стуле, чужая и таинственная, словно ее принесло сюда откуда-то из другой жизни. Я говорил и слышал свой голос, но казалось, что это не я, что говорит кто-то другой, и такой, каким я бы хотел быть. Слова, которые я произносил, уже не были правдой, они смещались, они теснились, уводя в иные края, более пестрые и яркие, чем те, в которых происходили мелкие события моей жизни; я знал, что говорю неправду, что сочиняю и лгу, но мне было безразлично, - ведь правда была безнадежной и тусклой. И настоящая жизнь была только в ощущении мечты, в ее отблесках. На медной обивке бара пылал свет. Время от времени Валентин поднимал свой бокал и бормотал себе под нос какое-то число. Снаружи доносился приглушенный плеск улицы, прерываемый сигналами автомобилей, звучавшими, как голоса хищных птиц. Когда кто-нибудь открывал дверь, улица что-то кричала нам. Кричала, как сварливая, завистливая старуха. x x x Уже стемнело, когда я проводил Патрицию Хольман домой. Медленно шел я обратно. Внезапно я почувствовал себя одиноким и опустошенным. С неба просеивался мелкий дождик. Я остановился перед витриной. Только теперь я заметил, что слишком много выпил. Не то чтобы я качался, но всT же я это явственно ощутил. Мне стало сразу жарко. Я расстегнул пальто и сдвинул шляпу на затылок. |
