Он пересек старую городскую черту, проследовал вдоль фортификаций, снова вышел через ворота Шампере и вернулся назад по улице Восстания. Войдет ли он в здание под номером 3? Люпэну этого очень хотелось, так как это послужило бы верным доказательством его сообщничества с бандой Альтенгейма. Но тот свернул и вышел на улицу Делезман, по которой следовал, пока не миновал велодром Буффало.

Слева, перед велодромом, среди сдаваемых в аренду теннисных кортов и бараков, которые окаймляют улицу Делезман, стоит небольшой отдельный флигель, окруженный крохотным садиком. Леон Массье остановился, вынул связку ключей, отпер вначале калитку в решетке сада, затем — дверь особнячка и исчез. Люпэн осторожно приблизился. Он сразу заметил, что все здания с улицы Восстания с другой стороны подходят вплотную к задней стене сада. Подойдя еще ближе, он убедился, что эта стена довольно высока и что к ней примыкает сарай, построенный в глубине сада. Расположение построек убедило его также в том, что этот сарай находился прямо перед тем, который существовал во дворе дома номер 3 и служил складом Старьевщику.

Таким образом, Леон Массье жил в доме, совсем близком к месту, где собирались семеро сообщников из банды Альтенгейма. И, следовательно, вполне мог быть верховным вожаком, командовавшим этой бандой, сообщаясь с нею по проходу, существовавшему, очевидно, между обоими сараями.

— Да, я не ошибся, — сказал Люпэн. — Леон Массье и Луи Мальрейх — одно и то же лицо. Дело здорово упрощается.

— Здорово, — подтвердил Дудвиль. — И за несколько дней все будет решено.

— То есть я буду награжден ударом стилетом в глотку.

— Что вы так говорите, патрон! Что за мысли!

— Ба! Кто может знать! У меня всегда было предчувствие, что это чудовище принесет мне несчастье.

Теперь задача была в том, чтобы присутствовать, так сказать, при всех делах Леона Массье, да так, чтобы ни один его жест не оставался неизвестным.

А жизнь его, если верить людям того квартала, опрашиваемым Дудвилем, отличалась немалыми странностями. Тип из флигеля, как его называли здесь, поселился там лишь несколько месяцев тому назад. Ни с кем не встречался, никого не принимал. У него не было слуг. И в окнах дома, широко открытых даже по ночам, никогда не появлялся свет — ни лампы, ни даже свечи. Впрочем, по вечерам Массье обычно уходил и возвращался лишь очень поздно, на заре; так утверждали соседи, встречавшие его при восходе солнца.

— Знают ли там, что он делает? — спросил Люпэн помощника, когда тот опять с ним встретился.

Нет. Его существование совершенно беспорядочно; он исчезает порой на несколько дней… если не проводит их у себя, запершись. В общем, никто о нем ничего не знает.

— Хорошо, все это должны узнать мы. Причем — скоро.

Он ошибся. После восьми дней упорных поисков ничего нового они так и не узнали. И если что-нибудь необычное и происходило, то только то, что, когда Люпэн его выслеживал, Массье, двигавшийся мелкими шажками вдоль улиц, никогда не останавливаясь, внезапно, словно чудом, исчезал. Несколько раз он использовал для этого здания с двойными выходами. Но в других случаях, казалось, испарялся в самой гуще толпы, словно призрак. И Люпэн оставался на месте, окаменев, в растерянности и ярости.

Он тут же спешил на улицу Делезман и становился на свой пост. Минуты бежали за минутами, четверти часа за четвертями часа. Большая часть ночи истекала. Потом появлялся таинственный жилец. Что мог он делать все это время?

IV

— Письмо по пневмопочте для вас, патрон, — сказал однажды вечером Дудвиль, встретившись с ним на улице Делезман.

Люпэн вскрыл конверт. Госпожа Кессельбах умоляла его прийти к ней на помощь. В сумерках она заметила под своими окнами двух незнакомцев и услышала, как один из них сказал: «Удача! Все идет к лучшему.