|
— Наш род происходит из Бежецкой Пятины, а тюремно-финансовый Коковцев из дворян, кажется, Ярославской губернии. Николай II внимательно выслушал. Кивнул. — А я до сих глубоко сожалею, что не привелось плавать с вами на «Владимире Мономахе». Но я вас помню. Коковцев отвечал царю как положено: — Счастлив сохраниться в памяти вашего величества! — Может, у вас есть личные просьбы ко мне? Владимир Васильевич вспомнил о семейном скандале: — Есть! — Прошу, — любезно склонился к нему император. — Мой сын Георгий заканчивает корпус гардемарином с отличными оценками в учебе, но... Как и все молодые люди, он отчасти шалопай. Не могли бы вы указать высочайше, дабы его досрочно выпустили из корпуса на эскадру контр-адмирала Вирениуса? Молодой человек нуждается в дальнем плавании, чтобы не избаловаться на берегу среди различных соблазнов. — С удовольствием я исполню вашу просьбу... Царь не был пустомелей: вскоре же последовал высочайший приказ — гардемарина Г.В. Коковцева выпустить мичманом на эскадру Вирениуса с назначением в экипаж «Ослябя». Все произошло настолько четко и стремительно, что даже не Гога, а сам отец был растерян. Коковцев увидел сына уже с билетом на венский экспресс в кармане. Владимир Васильевич не желал видеть слез жены, ему хотелось избежать семейных сцен, в которые непременно вмешалась бы и Глаша, а потому ресторан Варшавского вокзала стал местом их свидания перед разлукой. Каперанг подарил сыну спасательный жилет типа «дельфин». При этом он сказал сыну: — Извини! Я бы не желал тебе когда-либо пользоваться этой резиновой штукой, но... море есть море. Возьми. Гога с веселым смехом отверг подарок: — Я ведь еще не забыл доблестного Дюпти-Туара! — Он долго наблюдал за оживлением публики в суете вокзального ресторана. — Папа, — сказал Гога, — я все понимаю, но в этом случае с Глашей я тебя не понял. Мама мне все рассказала! О твоем давнем романе в Нагасаки с японкой и то, что у тебя в Японии остался сын от нее. А ведь он мой единокровный брат... Прости, папа, я не помню, как его зовут! Коковцеву стало тошно. Он просил подать коньяк. — Если ты считаешь себя таким взрослым и разумным, что смеешь осуждать своего отца за его мимолетное увлечение юности, тогда... Ну что ж! Давай, тогда выпьем... Салют! — Салют, папа. Но я бы не хотел никого обижать. Владимир Васильевич догадался, о чем говорит Гога. — Глаша не должна тебя беспокоить, — заверил он сына. — Если ей что-либо понадобится, я помогу ей сам... Экспресс оторвался от перрона, будто большой корабль от родного причала. Коковцев вернулся домой. — Глаша, — сказал он горничной, — Гога скоро будет в Триесте, потом на Мальте... Он велел тебе кланяться. Девушка спрятала лицо в сливочных кружевах передника, ее живот обозначился сейчас особенно выпукло. — Слишком жестоко! — всхлипнула она. — Бог накажет всех вас за это... и за меня и за него. Конечно, виновата буду я. Но... любила Гогу, это уж правда. Он хороший, хороший... Она убежала к себе, чтобы дать волю слезам. Утром ее уже не было в квартире на Кронверкском — Глаша ушла от них... Был самый гадостный день в биографии Коковцева. Жена спросила — кто командует эскадрой Средиземного моря: — Вильгельм Карлович Витгефт? — Нет. Вирениус Андрей Андреевич. — Я их всегда путаю. А какие у тебя с ним отношения? — Если ты рассчитываешь, что я стану просить Вирениуса за нашего сына, ты глубоко ошибаешься, дорогая. |
