Я тоже поднялся, взволнованный, сердечно пожал ему руку.
— Желаю успеха!
— Разве? — Досифей улыбнулся.
— Искренне желаю тебе успеха! — повторил я.
— А если кто-нибудь сообщит Великому Магнусу, что ты мне пожелал успеха и тем самым ополчился против общепринятых норм?
— Мне все равно, — сказал я.
Досифей озабоченно покачал головой.
— Вечером зайду, осмотрю тебя, — сказал он с улыбкой. — Что-то ты мне не нравишься!
Знаменитый Досифей удалился, а я еще долго стоял задумавшись, потом вдруг, словно очнувшись от сна, посмотрел на полные рюмки, удостоверился, что на меня никто не смотрит, и опрокинул одну из них в рот. В горле вспыхнул пожар, желтая пелена застлала глаза, но потом меня охватило блаженство. Моя уверенность в себе задрала нос и плевать хотела на окружающих. Я повернулся к залу спиной и пододвинул поднос. Я знал, что полным рюмкам суждено отправиться в автоматическую мойку вместе с пустыми. Жаль было золотой жидкости, я подумал, что в свое время напрасно не научил роботов различать полные сосуды от пустых.
Страх перед улицей продолжал гвоздем сидеть в моем сознании, перед моим мысленным взором мелькали витрины, всевозможные товары, все это мельтешило, двоилось. Было резонно посидеть в кафе, пока я не приду в себя. Я пошел в то отделение зала, где можно почитать газеты, журналы. Уселся в покойное кресло, нажал кнопку с названием «Утренние новости» и на столе под стеклом возникли заглавия статей, побежали колонки, набранные мелким шрифтом. Газета показалась мне не интересной, я заменил ее другой, потом третьей, ролики вертелись, светящиеся строчки ползли одна за другой, незаметно уступая место новым. Вдруг передо мной возник портрет Досифея. В этом не было ничего удивительного: Досифей Марков был хирург с мировым именем, прославленный ученый. Почему бы газетам не поместить его портрет! Меня удивило то, что после появления его портрета, строчки перестали двигаться и лицо Досифея неподвижно застыло под стеклом. «Интересно, — подумал я, — этот человек имеет смелость не согласиться с Великим Магнусом. Мало того, он не считается с мнением кибернетического мозга, он объявляет ему войну, — это что-то новое в нашей работе с кибернетическими машинами!»
Я потер рукой лоб, закрыл глаза. И задал себе вопрос, который еще раньше, до того как я выпил вторую рюмку, всплыл в моем сознании. Он словно птица-буревестник возвещал начало шторма. Я выпил эту вторую рюмку именно потому, что почувствовал приближение шторма и не был готов к п р о т и в о б о р с т в у. «Где же ваше место, профессор? — гремел в моем сознании этот вопрос. — По какую сторону баррикады? Не пора ли и вам что-либо предпринять?»
Я тряхнул головой, большим усилием воли отогнал тревожные мысли. Не лучше ли пойти в институт и заняться привычной работой, чем сидеть и ломать голову над вопросами, которые мне все равно не разрешить?
Вспомнив о спокойной обстановке лаборатории, о тишине, лиловато-синем освещении, которое наполняло меня счастьем, создавало ощущение полной оторванности от мира, я почувствовал щемящую боль, похожую на тоску по любимым друзьям, потерянным б е з в о з в р а т н о. Я знал, я чувствовал, что в душе моей больше не царить спокойствию. Подобно герою легенды о сотворении мира, я вкусил плода познания, и у меня открылись глаза на многое.
Я перелистывал иллюстрированные журналы, всматривался в цветные снимки, рассказывающие о разных краях нашей планеты, о близких и далеких странах. Из текстов и со снимков на меня смотрело сытое, хорошо одетое человечество. Оно давно позабыло, что значит забота о хлебе насущном и неуверенность в завтрашнем дне. |