Я вдруг потерял интерес к иллюстрированным журналам: мне пришло в голову, что их может, редактируют киберги. Последние две недели меня как-то необъяснимо раздражало все, связанное с кибергами. При виде их работ я выходил из себя, хотя эти умные добросовестные машины в какой-то степени — мои детища.

Я отложил журналы и в ту же секунду почувствовал непреодолимое желание увидеть другие печатные издания — творения человеческого ума и рук. Мой взгляд остановился на одном проспекте, рекламировавшем путешествия в Сахару. На обложке было нарисовано огромное золотое солнце, а в центре солнечного диска — черный силуэт двугорбого верблюда. Рисунок тронул меня какой-то старозаветной наивностью. «Если бы обложку рисовал художник-киберг, — подумал я, — на ней бы непременно зеленели пальмы, а под ними кружилась бы в вихревом танце мавританка под чадрой и с бубном в руке». Подумав об этом, я хотел было отложить книжицу в сторону, но вгляделся в длинноногое двугорбое животное, чересчур некрасивое для произведения машины, и сочувственно засмеялся. Возможно, именно потому, что этот объект не отвечал эстетическим понятиям машины, я обрадовался ему и проявил интерес к самому проспекту.

Путешествия, не имеющие ничего общего с научными симпозиумами и конференциями, я считал бесполезной, бесцельной тратой времени. Кто знает, то ли я в самом деле не любил путешествовать или мне так казалось потому, что я долгие годы держал свои чувства взаперти, — это еще нужно было проверить. Я с жадностью принялся перелистывать скромный проспект, почему-то заранее уверенный: не пройдет и пятнадцати минут, как я отправлюсь в далекое путешествие к необъятным песчаным просторам. Было ли это своего рода отмщение машинным художникам, или, наоборот, позорное бегство, — не знаю. Возможно, я действовал под влиянием нахлынувших на меня раздумий… Трудно сказать, что именно вдохновило меня, заставило душу распахнуться навстречу суровой романтике пустыни. Пожалуй, даже Магнус, сам Великий Магнус, не смог бы найти ответ на этот вопрос. Одно не оставляло сомнения: моим воображением всецело завладели раскаленные песчаные пространства, исполненные пророческого молчания. Кроме того, я надеялся в уединении, среди тишины песчаного моря найти ответ на вопросы, которые в последнее время терзали меня днем и ночью.

Через две улицы от «Сирены» находилась станция метро, откуда уходили поезда на ракетный космодром. В честь великого физика Эйнштейна, жившего в далеком прошлом, станция носила название «Специальной теории» — так называлась открытая Эйнштейном теория, которая, правда, дошла до нас в весьма перелицованном виде. Поезд же, доставлявший пассажиров на космодром именовался «Поездом Эйнштейна».

Я благополучно добрался до станции «Специальная теория» и уже было направился ко входу в радиальный коридор, как вдруг увидел Лизу. Она была в белой шубке из искусственного меха, напоминающего мех голубого песца, в белой шапочке, ее нежные маленькие руки были засунуты в пушистую муфту из того же материала, что и шубка. Я, конечно, мог купить ей доху из настоящей норки и муфту из натурального голубого песца, но Лиза была девушка гордая, она принимала только мелкие подарки. Как бы там ни было, в этом скромном зимнем одеянии Лиза выглядела вполне счастливой и была вся такая пушистая и светлая, что мне невольно показалось, будто она сошла со страниц какой-нибудь старой книги.