– И на сколь большой? – поежившись, спросил Амальфи.

– Вы сами можете с таким же успехом предположить это, – ответил доктор Шлосс. – Мы рассчитываем, как минимум, примерно на пять микросекунд. Если этот момент продлится хотя бы столько, этого окажется вполне достаточно для наших целей – и он может продлиться и полчаса, в то время, как будут воссоздаваться элементы. Эти полчаса для нас столь же хороши, как и сама вечность; но мы сможем наложить нашу печать на все будущее обеих вселенных в том случае, даже если нам будет предоставлено хотя бы эти пять микросекунд.

– И только если уже кто‑нибудь еще не оказался в центре и не подготовился лучше нас к этому моменту, – угрюмо добавил Ретма.

– А как мы собираемся использовать это? – спросил Амальфи. – Я не слишком хорошо продираюсь сквозь эти ваши обобщения. В чем собственно, заключается наша цель? На какого рода цветок лютика мы собираемся наступить – и каков при этом будет результат? Сможем ли мы пережить его – или будущее нанесет наши лица на почтовые марки, как лица жертв? Объяснитесь!

– Конечно, – ответил Ретма, слегка опешив. – Ситуация, как мы ее видим – такова: Все, что переживет эти пять микросекунд Гиннунгагапа в метагалактическом центре, будет нести в себе достаточный энергетический потенциал в будущее, который окажет значительное воздействие на реформацию обеих вселенных. Если уцелевший при этом предмет является камнем или планетой – как например Он – тогда обе вселенных реформируются точно так же – или почти точно также, какими они сформировались после того, как взорвался моноблок и их историческое развитие весьма близко будет соответствовать повтору. Если же, с другой стороны, у уцелевшего объекта будет в наличие желание и небольшая маневренность – например как у человека – это делает доступным ему любое безграничное число измерений пространства Гилберта. И каждый из нас при пересечение этого барьера в пять микросекунд, за эти несколько мгновений создаст свою собственную вселенную, с судьбой совершенно непредсказуемой.

– Но, – добавил доктор Шлосс, – при этом он погибнет в процессе своих действий. Его материя и энергия станут моноблоком созданной им вселенной.

– Боги звезд, – произнес Хэзлтон… – Хеллешин! Мы станем богами всех звезд, именно поэтому мы и мчимся, чтобы обогнать Паутину Геркулеса, не так ли? Что ж, в таком случае я наказан за свою самую старую, наиболее приятную клятву. Я никогда не думал, что стану таким – и я даже не уверен, что хочу стать.

– А имеется ли какой‑либо иной выбор? – спросил Амальфи. – Что будет, если Паутина Геркулеса доберется туда первой?

– Тогда они переделают вселенную так, как им заблагорассудится, – ответил Ретма. – Так как мы ничего о них не знаем, мы даже не можем предположить, каким образом они будут производить свой выбор.

– За одним исключением, – добавил доктор Боннер, – что любой их выбор, скорее всего, никоим образом не будет иметь в себе нас или нечто, нам подобное.

– Все это весьма похоже на довольно безопасное пари, – произнес Амальфи. – Я должен признать, что чувствую себя столь же невдохновленным, как и Марк, насчет альтернативы. Но – может есть какая‑то третья альтернатива? Что произойдет, если метагалактический центр окажется пуст, когда наступит катастрофа? Если ни Паутина, на Он не окажутся там, подготовленными к ее использованию?

Ретма пожал плечами.

– Тогда – если вообще можно сказать что‑то определенное о столь грандиозной трансформации – история повторит сама себя. Вселенная снова возродится, пройдет через свои родовые муки, и продолжит свое путешествие к своим конечным катастрофам – тепловой смерти и моноблоку.