|
— Хорошо! — сказал Вебер. — Поздравляю. Я ждал худшего. Пульс сто сорок, кровяное давление восемьдесят, кофеин, корамин... еще немного — и крышка! Равик пожал плечами. — Не с чем поздравлять. Просто она прибыла к нам раньше, чем та, с золотой цепочкой на ноге, помните? Только и всего. Он укрыл девушку. — Второй случай за неделю. Если и дальше так пойдет, ваша клиника станет очагом спасения девушек, которым делают неудачные аборты на Бютт Шомон. Ведь и первая пришла оттуда? Вебер кивнул. — Да, с той же улицы Клавель. Похоже, они знали друг друга и попали в руки одной и той же акушерки. И даже пришли примерно в одно и то же время, вечером. Хорошо еще, что я застал вас В отеле. Думал, вы уже ушли. Равик посмотрел на него. — Когда живешь в отеле, Вебер, то по вечерам обычно куда-нибудь уходишь. Сидеть одному в номере не очень-то весело. Особенно в ноябре. — Представляю себе. Но зачем тогда жить в отеле? — Удобно и ни к чему не обязывает. Живешь себе один и вместе с тем не один. — И вам это нравится? — Нравится. — То же самое можно иметь и в другом месте. Например, если снять небольшую квартиру. — Возможно. Равик снова склонился над девушкой. — Вы согласны со мной, Эжени? — спросил Вебер. Операционная сестра взглянула на него. — Мсье Равик никогда этого не сделает, — холодно сказала она. — Доктор Равик, Эжени, — поправил Вебер. — В Германии он был главным хирургом крупной больницы. Занимал гораздо более высокое положение, чем я сейчас. — Здесь... — начала было сестра, поправляя на носу очки. Вебер замахал на нее руками. — Ладно, ладно! Все это нам известно. У нас в стране не признают иностранных дипломов. Какой идиотизм! Но откуда вы знаете, что он не снимет квартиру? — Мсье Равик — пропащий человек, он никогда не обзаведется собственным домом. — То есть как? — изумленно спросил Вебер. — Что вы говорите? — Для мсье Равика нет больше ничего святого. В этом все дело. — Браво, — сказал Равик, — все еще склонившись над больной. — Равик, вы слышали когда-нибудь что-либо подобное? — Вебер пристально посмотрел на Эжени. — Спросите его самого, доктор Вебер. Равик выпрямился. — Вы попали в самую точку, Эжени. Но когда у человека уже нет ничего святого — все вновь и гораздо более человечным образом становится для него святым. Он начинает чтить даже ту искорку жизни, какая теплится даже в червяке, заставляя его время от времени выползать на свет. Не примите это за намек. — Меня вам не обидеть. В вас нет ни капли веры. — Эжени энергично оправила халат на груди. — У меня же вера, слава Богу, есть! Равик взял свое пальто. — Вера легко ведет к фанатизму. Вот почему во имя религии пролито столько крови. — Он усмехнулся, не скрывая издевки. — Терпимость — дочь сомнения, Эжени. Ведь при всей вашей религиозности вы куда более враждебно относитесь ко мне, чем я, отпетый безбожник, к вам. Разве нет? Вебер рассмеялся. — Что, Эжени, досталось? Только не вздумайте отбиваться. |
