|
Жоан Маду. — Я не бог весть какая актриса, — сказала она. — Раньше играла только небольшие роли. А в последнее время вообще не играла. К тому же я недостаточно хорошо говорю по-французски. — А какой язык ваш родной? — Итальянский. Я выросла в Италии. Говорю еще немного по-английски и по-румынски. Отец румын. Он умер. Мать англичанка. Она сейчас в Италии, не знаю только где. Ее слова почти не доходили до Равика. Ему было скучно, и он не знал толком, о чем еще говорить с ней. — А, кроме этого, вы чем-нибудь занимались? — спросил он, чтобы о чем-то спросить. — Не считая маленьких ролей, о которых вы говорили? — Да, пустяками в том же роде. Немного пела, немного танцевала. Он с сомнением посмотрел на нее. Пела? Танцевала? Глядя на нее, этого не скажешь. Было в ней что-то блеклое, стертое, отнюдь не привлекательное. И на актрису она ничуть не походила, хотя это слово можно толковать очень широко. — Петь и танцевать вы могли бы попробовать и здесь, — сказал он. — Для этого не нужно в совершенстве владеть французским. — Да, но сперва надо найти какое-то место. А когда никого не знаешь... Морозов! — внезапно осенило Равика. «Шехерезада». Ну конечно! Морозов должен быть в курсе таких дел. При этой мысли Равик оживился. Ведь именно Морозову он обязан сегодняшним унылым вечером. Вот он и сплавит ему эту женщину, пусть Борис покажет, на что он способен. — Вы говорите по-русски? — спросил он. — Немного. Знаю несколько песен. Цыганских. Они похожи на румынские. А что? — Я знаком с человеком, который кое-что смыслит во всем этом. Может быть, он сумеет вам помочь. Я дам его адрес. — Боюсь, ничего из этого не получится. Антрепренеры все на один манер. Тут рекомендации мало помогают. Как видно, Жоан угадала его желание отделаться от нее под благовидным предлогом. И так как это была правда, он запротестовал. — Человек, о котором я говорю, не антрепренер. Он швейцар в «Шехерезаде». Это русский ночной клуб на Монмартре. — Швейцар? — Жоан подняла голову. — Это другое дело. Швейцары знают больше антрепренеров. Может быть, тут что-нибудь и получится. Вы его хорошо знаете? — Да. Равик был удивлен: она вдруг заговорила деловым тоном! Быстро это у нее получается, подумал он. — Мы с ним друзья. Его зовут Борис Морозов, — сказал он. — Уже целых десять лет служит в «Шехерезаде». У них там всегда большая программа. Номера часто меняются. Морозов на дружеской ноге с распорядителем. Если не выйдет с «Шехерезадой», он наверняка еще что-нибудь придумает. Хотите попробовать? — Да. Когда? — Лучше всего зайти часов в девять вечера. В эту пору ему еще нечего делать, и он сможет вами заняться. Я его предупрежу. Равик уже предвкушал, какое лицо сделает Морозов. Он вдруг испытал облегчение. Слабое чувство ответственности, которое он все еще испытывал, исчезло. Он сделал все, что мог, и теперь пусть она действует сама. — Вы устали? — спросил он. Жоан Маду посмотрела ему прямо в глаза. — Я не устала. Но я знаю: сидеть со мной — не большое удовольствие. Вы приняли во мне участие, и я вам благодарна. Вы вытащили меня из отеля, развлекли разговором. |
