Поворот показался раньше, чем я ожидала. Табличка указывала, что Стоу-Понтефракт находится к востоку отсюда. Вместо дороги была узкая неровная тропинка, но, по крайней мере, не надо было ехать вверх. По обе стороны тропинки росли густые заросли падуба, и в сером блеклом свете ярко выделялись красные ягоды. Я с удовольствием подумала об этих красивых ядовитых плодах: помимо прочих элементов они содержат кофеиновую, хинную и хлорогеновую кислоты, кемпферол, кофеин, кверцетин, рутин и теобромин. «Теобромин» буквально означает «пища богов», и этот горький алкалоид также содержится в чае, кофе и шоколаде. Слишком большая доза может оказаться смертельной.

Смерть престарелой богатенькой тетушки от огромной роскошной коробки с конфетами случается не только в детективах. О нет! Вряд ли это совпадение, что падуб и шоколад — символы Рождества, времени года, когда смертность среди пожилых людей особенно высока.

Мои приятные размышления были нарушены, когда слева показались две дряхлые каменные колонны. Потрескавшаяся деревянная табличка гласила: «Торнфильд-Чейз». Нарисованные буквы шелушились, словно страдали от экземы. Я притормозила, аккуратно зарулила на подъездную аллею и спешилась.

Все, что осталось от усадьбы, — готический охотничий домик, и даже он был в прискорбном состоянии. Ковер из черно-зеленого мха покрывал просевшую крышу, косяк сгнил, окна смотрели невидящими глазами. От водосточных желобов мало что осталось, и с этих останков капала вода, издавая унылое «кап-кап-кап».

«Странное жилье для умелого плотника», — подумала я. Должно быть, старая поговорка справедлива: «Сапожник без сапог».

А без чего живут дети Хэвиленда де Люса?

Эта часть моего мозга отключилась.

Под деревьями стоял древний седан «Остин». Судя по количеству птичьего дерьма на нем, седан давно уже был не на ходу. Я быстро заглянула в его грязные окна и заметила водительские перчатки — одну на сиденье, вторую на полу. Больше ничего.

Я развернулась и, шаркая по мокрым листьям, побрела к дому.

Дернула за старомодный колокольчик, и где-то внутри раздался удивительно громкий и резкий звонок.

На случай если кто-то наблюдает за мной в глазок, я достала конверт из-под плаща и попыталась изобразить крайнюю сосредоточенность: одна рука чуть согнута в локте и поднята, брови изогнуты, губы слегка поджаты — что-то между почтальоном и Белым кроликом из «Алисы в Стране чудес».

Водосточные желоба продолжали жалобное «кап-кап-кап».

Я снова позвонила.

— Мистер Сэмбридж, — окликнула я. — Мистер Сэмбридж… вы дома?

Ответа нет.

— Мистер Сэмбридж, меня зовут Флавия де Люс. Я принесла кое-что от викария.

«Кое-что», как мне казалось, звучит более заманчиво, чем «письмо». «Кое-что» может оказаться деньгами, например.

Но я напрасно упражнялась в выборе слов: мистер Сэмбридж не отвечал.

Конечно, можно было просунуть письмо в почтовую щель, но это не метод Флавии де Люс. Синтия дала мне поручение, и я выполню его во что бы то ни стало. Это вопрос чести и, буду честна сама с собою, любопытства.

Я отодвинула заслонку, придвинулась к глазку и увидела крашеную кирпичную стену, в которой был один-единственный крюк, на котором висела широкая куртка вроде тех, которые носят лесники.

— Есть тут кто-нибудь? — произнесла я прямо в глазок. — Мистер Сэмбридж!

Я подергала дверь, ни на что особо не надеясь, но, к моему удивлению, она легко подалась, и я вошла.