Скельдвеа нырнула в орех и принялась бродить там.

    – Тут ничего нет, кроме шелухи, – донесся из скорлупы ее недовольный голос.

    – Наверное, жучки съели ядрышко, – добродушно проговорил Бырохх. – Ищи лучше, ноготь должен быть где-то там.

    Некоторое время Скельдвеа еще шуршала внутри ореха, а потом потребовала:

    – А ну, выпусти меня наружу! Ты все наврал, злодейский тролль. Здесь нет никакого ногтя. Ты небось и в глаза мою сестру не видывал!

    Тут Бырохх захохотал так громко, что со стен чертога посыпались арфы и барабанчики.

    – Это точно, Скельдвеа, я все тебе наврал! – прокричал Бырохх. – Но ведь у тебя точно была когда-то сестра и ты ее потеряла, вот я догадался об этом и наплел тебе, будто встречал ее и храню у себя ее ноготь. Ловко придумано, а?

    – Выпусти меня, – рассердилась Скельдвеа и застучала кулачками по скорлупе изнутри ореха.

    – Ни за что! – воскликнул Бырохх. – Ты ведь помнишь наш первоначальный уговор: я не смею отходить от тебя дальше, чем на два шага, иначе становлюсь твоим рабом-невидимкой. Я выбрал первое – и теперь ты всегда будешь находиться при мне, Скельдвеа, внутри ореха, который я стану носить за пазухой.

    И он поскорее залепил отверстие в скорлупе куском мясного пирога.

    * * *

    В общем, Хонно был глуп, но влюблен. Влюбившись, всякий тролль становится умнее, не навсегда, правда, а только на время изначальной влюбленности, покуда не будут сняты первые сливки.

    Проснувшись в хижине Нуххара наутро после попойки, Хонно первым делом вспомнил о Бээву и о том, что она потеряла какие-то три важные вещи.

    Первая, подумал он и прикусил большой палец левой руки, была бусами.

    Ему представились большие круглые бусы, красные и синие, прыгающие на груди Бээву, когда та бежала очертя голову прочь из родительского дома. Он думал о том, как сыпались из глаз Бээву большие круглые слезы, красные и синие, как плясали в этих слезах отблески оранжевого солнца троллиного мира, как отражались в них попеременно бусины, то синие, то красные. И вот сорвались бусы с шеи Бээву и улетели в болото. Они упали среди больших ягод, растущих всегда на таких болотах, среди красных и синих ягод. «Стало быть, – решил Хонно, – первое, что мне следует сделать, – это отделить бусины от ягод и собрать их на нитку».

    Ему понравилось, как ловко он начал соображать. Он выпустил из зубов прикушенный палец и вместо того заткнул языком правую ноздрю. Такая последовательность действий помогала ему думать.

    «Она потеряла башмаки – вот вторая утраченная вещь».

    Красные кожаные башмаки, которые так весело хлопали Бээву по круглым пяткам! Вот они сорвались с ног и упали, перевернувшись подошвами к небу, а Бээву так была разгневана и огорчена, что даже не заметила пропажи. Башмаки повисли на молодых ветках старого пня, неподалеку от того болота, где рассыпаны бусы. Там они и остались, и роса пропитывает их, а птицы их клюют.

    «Что же было третьим из утраченного Бээву?» – Хонно вынул язык из ноздри и принялся вздыхать, но это совершенно не помогало ему вспомнить то, чего он не расслышал. В конце концов, он решил, что неплохо будет для начала подобрать хотя бы те первые две вещи. С башмаками и бусами тоже достанет хлопот.

    Он встал, сунул за пазуху два куска жирного мяса, поклонился спящему Нуххару и выбрался за порог.