|
Обе лодки стояли у берега, рядом лежали три мертвых тела, и сидело в тени куста пятеро раненых. Воины громко бранились, размахивали руками, часто показывая на ту сторону Нила. Я посмотрела туда — там были какие-то руины, похоже, что древнего кладбища, потому что среди низких полуразрушенных построек, вернее за ними, виднелись несколько высоких треугольных гробниц и совсем вдали — фигура чудища… знаешь, здесь их называют как-то длинно, а по-нашему это сфинкс — тело льва и голова человека. Кладбище казалось совершенно заброшенным, а за ним начиналась сухая и голая равнина. Я поняла, что Ахилл и Авлона, если они оба живы, вероятно, ушли туда. Тогда я не знала, что именно в этом месте, в ста пятидесяти стадиях от Мемфиса, Великая пустыня, окружающая долину Нила со всех сторон, ближе всего подходит к реке и уже за ближайшими холмами начинается безводное песчаное царство смерти. Хорошо, что я не сразу это узнала! А тогда мне оставалось решить: перебираться ли на ту сторону реки и попытаться найти какие-то следы, либо выбрать направление наугад, или же попробовать сперва добраться до кого-то из обладающих хотя бы какой-то властью людей, назвать себя и искать мужа, получив от них какую-то поддержку, хотя бы найдя место, где можно безбоязненно оставить маленького сына, которым я не могла рисковать.
Будь я одна, я бы не раздумывала! В конце концов, я поняла, что надо добираться до Мемфиса. И тут я вдруг вспомнила, что девять лет назад, когда я еще не была царицей амазонок, одна из наших воительниц — Альда, дочь Таисы, вышла замуж за египтянина, за колесничего самого фараона. Этот невероятно отважный юноша во время одной из войн оказался в нашей земле, встретил и полюбил Альду и сумел добиться ответной любви, а потом, вызвав всеобщее изумление, выиграл состязания и получил право увезти амазонку с собою. Я слышала, что он из Мемфиса, да и нынешняя столица Египта там, а Хауфра — придворный фараона. Не буду описывать своего пути в Мемфис. Он занял четыре дня, потому что мне повезло нанять лодку: какие-то мелкие купцы выменяли у селян лен и грузили в огромную, неповоротливую посудину. Я подошла, спросила: «Мемфис?» И они закивали. Ближе вверх по реке уже не было крупных городов, я же помню описание Египта. Я отдала им свой браслет, серебряный с сапфиром, и они охотно согласились. Правда, дорогой один из них вообразил, что эта непонятная женщина, не говорящая по-египетски, да еще и с младенцем, путешествующая одна-одинешенька, может им заплатить и кое-чем, кроме серебра. Ну, ему пришлось как следует искупаться и, кажется, вправлять вывих… Остальные все поняли, и весь последующий путь я спокойно сидела на тюках этого самого льна, жуя лепешку, что еще раньше выменяла на серебряное колечко, получив вдобавок полный кувшин козьего молока. Я надеялась, что сумею отыскать Альду. Меня страшило только полное незнание языка. Он, кстати, нетрудный, теперь я уже очень многое понимаю и кое-как объясняюсь, но тогда не знала ни слова. Правда, я говорю на финикийском, а этот язык знают, по крайней мере, все купцы, кроме таких мелких торгашей, как те, что мне встретились. Возможно, мне повезло бы в поисках. Но уже в первый день моего пребывания в Мемфисе мне повезло совсем по-другому… Она замолчала, медленно качая на коленях уснувшего мальчика и задумчиво глядя в постепенно светлеющее небо. — Ты странно произнесла слово «повезло», Пентесилея, — нарушил молчание Гектор. — Похоже, что это было не совсем везение, да? — Нет! — она пожала плечами. — Казалось бы, ничего лучшего нельзя было и представить. Я сумела сразу же получить поддержку одного из самых могущественных людей Египта, возможно, самого могущественного. Не смотри так, Гектор, я говорю не о фараоне, но говорю правду… Этот человек сразу указал, как найти Хауфру, теперь главного смотрителя царских конюшен, этот же человек сейчас делает многое, чтобы разыскать моего мужа. |
