– Я мог бы дать тебе время на раздумья, но не слишком много. Исходом битвы я не могу рисковать.

– Время мне не нужно, – ответила Милдрет, – я хочу сделать ответное предложение.

Эллер поднял бровь.

– Я слушаю.

– Здесь, в Бро, я в куда большей безопасности, чем в Карлевелоке. А в том месте, которое ты называешь «дом», со мной запросто может случиться то же, что случилось с моим новорожденным братом и отцом.

Эллер кивнул, принимая довод.

– Так вот. Я хотела бы остаться здесь, пока жив Брайс. Ты сам можешь решать, объявить ли в Карлевелоке о том, что я жива, или нет. Но полагаю, если объявишь – моя жизнь всё равно окажется под угрозой, а это не нужно ни мне, ни тебе.

– Ты понимаешь, что тогда тебе, возможно, не вернуть свои права десять, двадцать лет? А если у Брайса за это время родится сын?

– Я готова подождать. Если же появятся другие наследники… что ж, это ничуть не лучше того, что мы имеем теперь.

Эллер некоторое время рассматривал её, и с каждой секундой лицо шотландца становилось мрачней.

– Что ж, хорошо, – сказал он наконец. – Но мне нужно от тебя письмо. Хотя бы одно, написанное твоей собственной рукой.

– Что должно быть в нём?

– Мне всё равно. Хотя постой… Подтверди свою дружбу со мной. Поставь сегодняшнюю дату и печать – такую же, как у тебя на груди, – Эллер подцепил кончиком пальца шнурок, на котором висел медальон.

Милдрет кивнула.

– Хорошо.

– Иди в шатёр. Я прикажу принести чернила и перо. И отдам распоряжение – мы уходим домой. Но! – он вдруг развернулся к Милдрет, – если уж так – не ходите в этом году к замку Лиддел. Если Брайс потерпит поражение там – пусть это будет на его совести, а не на моей. Если же победит – значит, так суждено.

Милдрет кивнула и направилась к шатру, где оставила Грегори. Как и было уговорено, она написала письмо, где заверяла Эллера Элиота в вечной дружбе и своей сестринской любви к нему, поставила подпись и закрепила письмо сургучом. А затем они с Грегори в сопровождении напряжённых взглядов своих и чужих рыцарей вернулись в замок, и ворота закрылись за их спинами.

Ночь они провели вместе – глаз не сомкнул никто, и даже витраж не мог отвлечь Милдрет от сладких прикосновений лорда, от губ Грегори, скользивших по её животу – и рассвет они встретили тоже вместе, как встречали его прошлой зимой.

Когда же начало светать, Грегори и Милдрет вместе поднялись на сторожевую площадку и увидели, что под стенами замка уже нет ни кострищ, ни вражеских шатров.

Закончилось лето, и осень подступила к стенам замка Бро.

Едва первые листья закружились над холмами, поросшими лесом, пришли вести из замка Лиддел: шотландцы отвоевали своё. Из братьев Вьепон не выжил никто.

Грегори воспринял новость спокойно – он давно уже перестал понимать, кем были кузены для него, и тем более не вызывал у молодого лорда любви его дядя Джон.

Впрочем, когда гонец зачитывал письмо, Грегори необыкновенно остро ощутил, что эта смерть – плата за сделку, которую он заключил.

Стена была восстановлена, хотя это стоило немалых денег, а людей за последний год было потеряно столько, что Грегори вовсе не был уверен, что сможет вернуть своё на следующий год.

Летний урожай был вытоптан, и после отхода войска Элиотов какое-то время Седерик предостерегал лорда о том, что могут начаться волнения среди крестьян – но Грегори удалось договориться с Воробьём, и бунта так и не произошло.

А в октябре, когда начались дожди, и все снова разбрелись по тёплым местам, за два часа до рассвета Азэлинду разбудил стук в дверь.