-  Понятно. Ладно, купцы, помочь я вам не обещаю, но что смогу сделаю. А вы сами смотрите, как вам поступать. Может быть, лучше не на приступ идти, а заступников себе найти. Неужели во всей Москве никто с посольским дьяком справиться не сможет?

    -  Ну, если все как ты говоришь, то я туда, - Зосим кивнул в сторону имения, - лезть отказываюсь. Девок-то много, а голова одна. Ты, Арсений, меня прости, но живота из-за твоей Аленки лишаться я не согласен!

    Арсений ничего не ответил товарищу, только глянул на него растерянно и потупил глаза. Потом заговорил, с обычной покорностью русского человека, столкнувшегося с непреодолимым препятствием:

    -  Пойдем-ка мы, и правда, домой, подобру-поздорову. Видать, такая наша судьба. Против силы сила нужна, да где ж ее взять-то? А уж ты, добрый человек, постарайся. А что тебя побить хотели, прости, не держи сердца. От отчаянья на такое подлое дело пошел. А если поможешь, то и я, как смогу, и Бог тебя наградит.

    -  Постараюсь, - пообещал я. - И еще скажи мне купец, Аленка твоя за Зосима своей волей идти хотела, или ты принудил?

    -  Как ты такое даже говорить можешь? - обиделся он. - Мы что, нехристи какие? У нас все, как у людей, и сватовство, и сговор был. Зосим человек солидный, дом у него свой и дело прибыльное. К тому же он второй год вдовеет. Чего ж ей было за Зосима пойти не согласиться? Да и не ее это дело женихов себе выбирать. Родителям, чай, виднее, за кого дочку выдать.

    -  Ладно, - сказал я, без особого чувства, - теперь мне все понятно. Прощайте, нам расходиться пора.

    Мы без особой душевности раскланялись и разошлись в разные стороны. Хмель у меня выветрился окончательно, единственным последствием недавнего праздника осталась тупая боль в затылке. Неведомую Алену было искренне жаль - куда ни кинь, ничего хорошего девушке в жизни не светило. Даже если ее удастся спасти от сластолюбивого дьяка, то в лучшем случае, выдадут замуж за вдового Зосима, который остаток жизни будет попрекать ее за «измену». Ей, жертве произвола и насилия, еще придется оправдываться за чужое сластолюбие и вероломство. Однако отказываться от попытки познакомиться с таинственной пленницей я не собирался.

    Настроение у меня окончательно испортилось. Я, не скрываясь, дошел до тына, с хода перепрыгнул «ров» и пролез в дыру в заборе во двор имения. Пока я спал и общался с посадскими, обеденное время прошло. О том, как без меня обходится десятник, не вспоминал, было как-то не до него. Однако он обо мне не забыл. Не успел я возникнуть на хозяйственном дворе откуда ни возьмись, появились мои новые друзья в своих длинных красных кафтанах. Было их пятеро, что само по себе уже немало, к тому же в руках они держали не сабли, с которыми не умели толком обращаться, а любимое стрелецкое оружие, бердыши.

    Я остановился и наблюдал, как меня окружают со всех сторон.

    Бежать было поздно. Степан явно торжествовал предстоящую победу и скалил по этому поводу зубы. Взывать к их благородству и чести было совершенно не актуально. Пришлось в очередной раз распаковывать свой ятаган.

    Я понимал, что теперь все преимущества на стороне противника и справиться с такой оравой мне не под силу и другого выхода, чем попытаться заморочить им голову и вырваться из окружения, у меня не было. Но для этого нужно было соблюдать спокойствие и не будить у пьяных, что было видно невооруженным взглядом, охотничьих инстинктов.

    -  Ну, что, глухарь, попался! - довольным голосом закричал десятник, - Я тебе что говорил?! Будет тебе сейчас секир-башка!

    Возразить на это заявление было сложно, и я промолчал.