Особенно сложно мне стало, когда я натопил нашу банную землянку, и настала пора мыться. Нужно было как-то ей объяснить, что все в наших отношениях остается так же как раньше и вместе мы с ней мыться не будем.

    -  Ты пойдешь первой, - сказал я зыбко-фальшивым голосом, от которого самому сделалось противно.

    -  Хорошо, - легко согласилась она, - я не очень люблю большой жар.

    «Могла бы предложить вместе», - обижено подумал я. Тогда бы я смог отказаться и твердо расставить точки над «i». Теперь же получалось, что я приношу напрасную жертву собственной порядочности, которую никто не собирается оценить.

    -  Если не хватит воды, крикни, я принесу, - хмурясь и злясь на собственную низость помыслов, сказал я.

    -  Хватит, мне много не нужно. Я голову вчера вымыла.

    -  Ну, тогда иди, легкого тебе пара, - скорбно вздохнул я. - Смотри, не угори!

    Алена кивнула и закрыла за собой дверь, а я сел не бревнышко перед входом. На беду и в добавлении к моему внутреннему разладу начал накрапывать дождь. Вроде бы появился повод укрыться от него под нашей с ней единственной крышей. Однако я взял себя в руки и вознамерился испить сию горькую чашу до дна. Она, кстати, оказалась не только горькой, но и очень мокрой. После первой разведки мелкими, теплыми каплями, дождь неожиданно осмелел и полил как из ведра. Я надел шапку, и поднял воротник кафтана. Спустя десять минут он, и я вместе с ним, были уже насквозь мокрыми. Потом блеснула молния, ударил гром и начался настоящий ливень. Небо принялись полосовать электрические разряды, и сначала редкие громовые раскаты превратились в непрерывную пушечную канонаду.

    Алена не могла не слышать, что делается снаружи, и давно должна была позвать меня под кров… Однако дверь в землянку по-прежнему была закрыта.

    -  Ну и пусть, - решил я, - буду здесь сидеть до последнего!

    И сидеть так мне пришлось еще долго. Наконец дверь слегка приоткрылась, и из светлой глубины послышался ангельски нежный голосок:

    -  Ой, какой ливень! Алеша, голубчик, ты там не промок?

    -  Промок, - сухо подтвердил я, спускаясь по скользким земляным ступеням. Алена была уже в сарафане и сочувственно рассматривала жалкое подобие былого орла.

    -  Бедненький, - всполошилась она. - Зачем же ты сидел под дождем, ты же можешь простудиться! Раздевайся скорее, нужно все просушить!

    -  Ты, что не слышала грозу? - спросил я, не собираясь вестись на запоздалое сочувствие.

    -  Слышала, но я ведь не знала, что идет дождь!

    Нет, чем дольше я живу, тем непостижимей для меня становятся женщины. И как это в них сочетается глухая душевная тупость, с необыкновенной мягкостью, сочувствием и состраданием.

    Алена буквально стащила с меня мокрое платье, разложила его на каменке сушиться, и принялась охать и хлопотать, так как будто я был уже при смерти.

    -  Ну, разве так можно, - возмущалась она, - ты, просто как маленький! А если бы в тебя попала молния?!

    -  Да, ладно, ничего страшного не произошло, - примирительно сказал я, - давай, что ли, ложиться.