-  Миленький ты мой, хороший, вот не знала, что мужчины такими жалостными бывают, - оборвав смех, тихо сказала она. - Я думала, что совсем тебе не по нраву, а ты оказывается меня берег!

    -  Как же не по нраву, - сердито сказал я, чувствуя себя полным идиотом, - сама, что ли не видела… Что же ты меня заставила вчера ночью под дожем мокнуть? Позвала бы.

    -  Я думал, что ты сам придешь, а ты вон что, за меня оказывается, боялся!

    -  Ну, в общем-то, да, боялся. Ты же если тебя силой дьяк принудит, из терема выброситься грозилась. Сколько дней голодала!

    -  Ну, то было совсем другое. Он чести и гордости меня лишить хотел! Решил чадо мной верх взять и себе подчинить! А когда по сердцу и доброму согласию, то и греха в том нет, а если какой и есть, то за любовь Бог простит.

    То, что уже существует такая вольная трактовка преодоления смертных грехов, мне в голову не приходило. Впрочем, людям всегда было свойственно искать прощение и оправдание своим слабостям. А вот Аленина гордость мне очень понравилась. Мне казалось, что для таких понятий, как честь, время еще не пришло, оказывается, я ошибался. Особенно было приятно, что исходило это не от какой-нибудь спесивого боярина, а от обыкновенной городской девушки.

    Однако, несмотря на то, что отношения мы выяснили и, казалось бы, никаких препятствий заключить девушку в объятия больше не существовало, я почему-то внутренне робел. Единственно не что решился, это как пятиклассник в парадном, взял девушку за руку. Что-то, все-таки, было в Алене от ведьмы и, я подсознанием почувствовал, что она еще не готова к прямолинейному развитию романа.

    -  У тебя красивая рука, - отпустил я дежурный комплимент, рассматривая ее крепкую, ладонь.

    Алена руку забрала, и повернулась на бок, так что я оказался у нее за спиной.

    -  Что-то у меня тревожно на душе, - вдруг сказала она. - Как будто на груди лежит камень.

    Я в предчувствия верил и тут же встал на ноги. В нашем теперешнем положении лучше было лишний раз подстраховаться. Однако ничего подозрительного поблизости не оказалось. День уже клонился к вечеру, судя по положению солнца, до заката было часа два и нам скоро предстояло возвращаться на «базу».

    -  Кажется все тихо, - сказал я.

    -  Не пойму, отчего, но мне страшно. Как ты думаешь, к нам в баню никто не мог забраться?

    -  Если ее обнаружат, то обязательно устроят засаду. По золе и запаху дыма можно определить, что там недавно топили печь. Когда вернемся, сначала проверим, нет ли там гостей.

    -  Как проверим?

    -  Я припер палкой дверь, если ее уберут или поставят по-другому, я сразу увижу.

    -  А ты не боишься? - спросила она.

    -  Боюсь, но не очень. Уже привык ко всяким неожиданностям.

    -  Расскажи о своей жене, - неожиданно попросила Алена.

    -  Хорошо, только, давай, в другой раз, - отклонил я это рискованное предложение.

    Тем более что мне и самому отчего-то стало тревожно.

    -  Я, пожалуй, залезу на дерево, посмотрю, что делается в округе.

    -  А не разобьешься?

    -  Все будет нормально, - пообещал я и полез на липу, росшую на опушке. С нее был хорошо виден наш пруд, и все заросшее кустарником поле. Ни людей, ни лошадей в окрестностях не было. Я слез с дерева и вернулся к Алене.