|
Заканчивая посадку цветов в клумбах, садовники открывали краны водопроводных тумб или орошали газоны прямо из леек, и струйки воды испарялись, поднимаясь кверху тепловатым паром. Отважный воробышек, спустившийся с железных стропил, не обращая внимания на людей, расхаживал перед буфетом, выклевывая из песка хлебные крошки, которые бросала ему, забавляясь, какая-то молодая женщина. Но из всего этого шума до слуха Клода, как отдаленный морской прибой, доносился только рокот людских голосов из зала наверху. И вдруг он вспомнил бурю, которая пронеслась когда-то перед его картиной. Сейчас над Клодом уже больше не смеялись: там, наверху, был Фажероль, и его приветствовало могучее дыхание Парижа. Как раз в эту минуту Сандоз обернулся к Клоду и сказал: - Гляди, Фажероль! В самом деле, Фажероль и Жори, не заметив их, с боем заняли соседний столик. Жори продолжал начатый разговор; голос его звучал грубо: - Да, я видел его "Околевшего ребенка". Ах, бедняга! Какой конец! Фажероль толкнул его локтем, и тот, увидев двух товарищей, поспешил добавить: - А, Клод, старина! Ну как дела? Знаешь, я еще не видел твоей картины, но мне сказали, что она превосходна. - Превосходна! - подтвердил Фажероль. Затем он выразил удивление: - Вы здесь завтракали! Что за нелепая мысль? Здесь очень плохо кормят. А мы идем от Ледуайена. Там масса народу, шумно, весело. Ну, придвиньте же ваш столик и поболтаем немного. Они сдвинули два столика. Тотчас же льстецы и просители стали осаждать одержавшего победу молодого мэтра. Три человека поднялись, шумно приветствуя его издали. Какая-то дама, улыбаясь, устремила на него взгляд, когда муж шепнул ей на ухо его имя. А высокий, сухощавый художник, который неистовствовал из-за того, что его картину неудачно повесили, и преследовал Фажероля с утра, покинул столик в глубине и снова стал жаловаться, требуя, чтобы ему немедленно предоставили место на карнизе. - Ах, оставьте меня в покое! - закричал Фажероль, у которого терпение и любезности наконец истощились. И когда художник отошел, бормоча сквозь зубы глухие угрозы, он сказал: - В самом деле, попробуй тут быть любезным, они кого хочешь приведут в ярость!.. Все на карниз! Всем места на карнизе! Ну и занятие - сидеть в жюри! Не только спасибо тебе не скажут, но тебя же еще и возненавидят! Клод глядел на него все с тем же подавленным видом. Потом вдруг он как будто проснулся на мгновение и пробормотал, еле ворочая языком: - Я тебе написал, хотел зайти поблагодарить... Бонгран рассказал мне, сколько тебе пришлось потрудиться... спасибо еще раз... Но Фажероль поспешно перебил его: - Да что ты в самом деле! Я должен был это сделать во имя нашей старой дружбы... Я рад, что смог доставить тебе удовольствие. И его охватило смущение, которое он всегда испытывал в присутствии учителя своих юных дней, не получившего признания, - непобедимое чувство унижения перед человеком, чьего немого презрения было достаточно в эту минуту, чтобы испортить его триумф. |
