|
Вода кипит, не правда ли? Чай я заварю сам. Сандоз встал и вышел вслед за стряпухой; вернулся он только через четверть часа. Он уходил к матери, постель которой собственноручно оправлял перед сном. Голоса звучали все громче. Фажероль рассказывал: - Да, старина, в Академии они лакируют даже натурщиков. На днях Мазель подходит ко мне и говорит: "Бедра не годятся". Я ему отвечаю: "Смотрите сами, сударь, точно такие, как у нее". Позировала маленькая Флора Бошан, вы ее знаете. А он взбесился и отвечает: "Ну что же, это ее ошибка". Все так и покатились, Клод смеялся громче всех, ему-то и рассказывал Фажероль эту историю, чтобы подольститься к нему. С некоторого времени он подпал под влияние Клода и, хотя сам продолжал писать, как ловкий подражатель, рассуждал только о сочной, мощной живописи, верно отображающей живую, неподдельную природу такой, как она существует; все это не мешало ему, однако, издеваться на стороне над пленэром и его последователями, которые, по его словам, писали поварешками. Дюбюш, слишком щепетильный, чтобы смеяться над подобными россказнями, осмелился возразить: - Если ты находишь, что там преподают такие ослы, почему же ты остаешься в Академии? Проще всего уйти... Я знаю, вы все на меня ополчились за то, что я защищаю Академию. Я думаю так: если хочешь заниматься каким-нибудь ремеслом, неплохо сначала изучить его. Слова его заглушили такие свирепые выкрики, что потребовался весь авторитет Клода, чтобы заставить слушать себя. - Он прав, нужно изучить свое ремесло. Только ничему хорошему не научишься под эгидой профессоров, которые силой навязывают вам свое видение... Этот Мазель - круглый идиот! Ну можно ли сказать, что бедра Флоры Бошан не натуральны? У нее потрясающие бедра, не правда ли? Вы-то это отлично знаете, все ведь изучили вдоль и поперек эту оголтелую искательницу приключений! Клод опрокинулся на постель и, подняв глаза кверху, продолжал, воодушевившись: - Жизнь, жизнь! Уловить ее и передать во всей правдивости, любить такой, какая она есть, видеть в ней истинную красоту, вечную и вечно меняющуюся, не стремиться кастрированием облагородить жизнь, понять, что так называемое уродство - всего лишь характерные черты; творить жизнь, творить людей - вот что равняет нас с богом! Вера в себя возвращалась к Клоду, прогулка по Парижу подбодрила его, вновь он был охвачен страстным желанием творить, воссоздавать живую плоть. Приятели слушали его молча. Не в силах выразить свою мысль, он дополнял слова жестами, мало-помалу успокаиваясь: - Всяк по-своему с ума сходит, но противно, что эти академики еще нетерпимее, чем мы!. |
