У нее вдруг горло прихватило, а глаза наполнились слезами.

– Что теперь будет?

– Будет суд. И мы выиграем. А потом все станет как раньше. – Том с нежностью взглянул на нее, как прежде, до того как начался этот кошмар. – Все будет хорошо, Элли.

Двадцать пять

– Всегда мужики. Не обращал внимания? Любые проблемы в мире – и всегда мужики причиной.

– Я тоже, вообще-то, к ним отношусь, мам.

– Знаю, Майки.

– Тогда, может, хватит нас поносить?

Она с самого утра завела эту тему, а поскольку сегодня был день официального слушания, утро у них началось рано, и сестры слушали мать во все уши, словно та рассказывала сказку на ночь, пока та вещала о всех ужасных мужиках, что встречались ей на жизненном пути. Карин ловила каждое ее слово. Ведь если все мужики – козлы, она не одинока. Мать же грелась в лучах ее внимания. Еще бы, открыла новый способ сблизиться с дочкой.

– А ты что это пьешь? Мы же вроде договорились, – сказал Майки.

Мать, словно его не слыша, облизнулась, как голодная кошка, взяла бокал и сделала еще один большой глоток. Майки взглянул на часы – почти восемь утра. Такими темпами она напьется еще до начала заседания.

– Взять хотя бы наш дом, – вещала она. – Всю работу делают бабы: детей воспитывают, убираются, по магазинам ходят и готовят, – и все успевают до того, как уйти утром на службу. Замечал, что женщины могут делать два дела одновременно?

– Я три могу, – заявила Холли. – Вот смотри: ем хлопья, надеваю носки и тебя слушаю.

– Да ты просто гений, – проговорил Майки, потянулся и отнял у матери бутылку.

Та уставилась на него:

– Куда это ты понес?

– Давай меняться. Ты мне бутылку, я тебе завтрак.

– Не хочу я никакой завтрак.

– Надо же поесть перед выходом.

По пути наверх он взглянул на этикетку. Дрянной шерри, три пятьдесят за поллитра в лавке Аджая. Семнадцать оборотов. Она небось первым делом с утра в магазин побежала, пока он будил девчонок, может, даже сказала себе сначала, что просто идет за молоком. Такое дешевое бухло на вкус могло быть только полной бормотухой, а ведь треть уже вылакала. Он сунул бутылку в свой шкаф и спустился в гостиную. Главное, заставить ее проглотить что-нибудь, может, хоть чуть протрезвеет.

– Хочешь, яичницу сделаю? – спросил он.

Мать заморгала, уставившись на него пустыми глазами:

– Яичницу?

– Ну да, нормальный завтрак в кои-то веки. Немного лука, чеснока. И бекон вроде есть. Вкусно будет.

Мать оторопела, взяла бокал и допила остатки.

– Ну, если хочешь…

Он пытался не слушать очередную историю из серии рассказов о безумной лондонской жизни. На этот раз речь шла о парне по имени Вивиан, женатом и с тремя детьми, – правда, он забыл упомянуть об этом, когда дарил матери кольцо и предлагал ей руку и сердце.

– Жуткое унижение, – проговорила она под сочувственные кивки дочерей. – А ведь мне было всего семнадцать. Может, я с тех пор и возненавидела мужиков.

– А я люблю мужиков, – вдруг сказала Холли. Карин покачала головой:

– Нет, не любишь.

– Люблю. Они готовят хорошо. Майки благодарно ей улыбнулся.

– Да при чем тут это, – прорычала Карин. – Мужчины как животные, Холли. Как псы. Нет, хуже – как обезьяны.

– А мне нравятся обезьяны.

– Да, но разве захочешь замуж за обезьяну?

Они покатились со смеху. Как мило. Блестяще, блин. Даже Холли теперь против него.

Джиллиан пришла, когда он раскладывал яичницу по тарелкам, и хотя мать есть отказалась, а Карин свою едва поковыряла, он надеялся, что хоть на Джиллиан его горячий завтрак произвел впечатление.