И я решила ее отогнать.
Наагаришейя почему-то рассмеялась.
— Бедняжка!
Действительно бедняжка. Эта нагиня, похоже, правда растерялась, вот и металась из стороны в сторону. А я ее чайником! Ей, наверное, так обидно. Ни за что, ни про что прилетело! Тут дверь отворилась, и на пороге показался Вайриш.
— Дамы, это не ваше? — он крутил в пальцах что-то кружевное и золотистое.
Меня словно молнией прошибло. Я вскочила, метнулась к нему, чуть не потеряв плед, и с шипением вырвала свои панталончики из его ладони. Он вообще нормальный? Зачем он их взял? Я испытывала бешенство пополам со стыдом.
— Ты что шел по коридору и ими размахивал? — взбешенно спросила я, наплевав на вежливость и этикет.
— И? — с вызовом протянул Вайриш. — Расслабься, на них не написано, чьи они.
И выполз за дверь. Гаденышшш! Я не выдержала и, подскочив к створке, прокричала ему в след:
— Прииидуурок!
И оглушительно хлопнула дверью. Наагаришейя Амарлиша удивленно смотрела на меня. Аршавеше же смотрел с самым благожелательным видом, словно говоря: "Дорогая, делай, что хочешь. Я верю в то, что ты права". Подлиза черноглазая. Я была так зла, что швырнула злосчастные панталоны на пол и от души потопталась на них.
— Полегчало? — с искренним интересом спросила наагаришейя.
— Нет, — честно ответила я. — Мне так перед той девушкой стыдно, в которую я чайником запустила. Я же ее ни за что обидела. Надо перед ней извиниться, — решила я. — А как ее зовут?
— Донгеша, — ответила наагаришейя Амарлиша.
Я, уже было двинувшаяся в сторону выхода из комнаты прямо в пледе, остановилась и покачнулась. Донгеша… Знакомое имя. Внутри заворочалось что-то нехорошее.
— А она сильно обиделась? — осторожненько поинтересовалась я.
— Ну… не знаю… — задумчиво протянула наагаришейя. — А что такое?
Словами не передать, как я себя паршиво ощущала, но, боги свидетели, сил переступить через себя не было. Я не знала эту Донгешу, но почему-то уже недолюбливала. Особенно, как вспомню, как она на наагасаха смотрела. Последней гадостью себя ощущала, но все же произнесла:
— Как-то нехорошо я себя чувствую… подташнивает что-то.
За спиной тут же оказался обеспокоенный наагасах. Я почувствовала себя еще гаже из-за своего вранья.
— Переволновалась, прилечь тебе надо, — решила наагаришейя. — Перед Донгешой сама извинюсь. Скажу, что тебе плохо стало.
Наагасах молча поднял меня на руки и пополз в сторону спальни. Я спрятала лицо в складках пледа. Не хотелось, чтобы на меня глазели другие наги. Вдруг с кем- нибудь в коридоре столкнемся. Уже в полумраке спальни я не выдержала мук совести и тихо призналась Аршавеше:
— Я соврала. На самом деле я себя нормально чувствую.
Рука, которая гладила мою голову, замерла. Я сжалась, мучительно ожидая его реакции.
— Почему? — только и спросил он.
— Я сама не знаю, — слегка заикаясь, произнесла я. — Мне эта Донгеша не нравится почему-то… Хотя я ее совсем не знаю, — на мгновение умолкла, а затем выпалила, решив, что уж лучше пусть знает, чем таскать такое на душе: — Помните… помнишь, я говорила, что приму и жену, и любовницу, и… кого угодно? Так вот! Я…ну… мне… — я замолчала, а почти зло выдала: — Поменялось что-то! Мне теперь сама мысль не нравится, что кто-то еще может с тобой быть. Я знаю, что это неправильно с моей стороны. Я обещала совсем другое, а теперь так себя веду. |