Сначала появляются четверо молодых, стройных, сурового вида охранников.

Затем входит их хозяин: мужчина постарше, походка нетороплива, он словно рассекает воду.

На нем плащ небесно-голубого цвета, голова выбрита, из‑за пояса торчит рукоять меча.

Из всех присутствующих на складе только у него лицо не блестит от пота.

«Откуда, из какого сна, — гадает Якоб, — я помню его лицо?»

— Владыка-настоятель Эномото из феода Киога, — представляет величавого незнакомца Грот. — Мой компаньон, господин де Зут.

Якоб кланяется: губы настоятеля кривятся в полуулыбке узнавания.

Он обращается к Ионекизу требовательным, непререкаемым голосом.

— Настоятель, — переводит Ионекизу, — говорит, он верил, что вы с ним чем‑то близки, схожи, — понял это с первого раза, когда увидел вас в магистратуре. Сегодня он знает, что прав.

Настоятель Эномото просит Ионекизу научить его голландскому слову «сходство».

Теперь Якоб узнает гостя: человек, сидевший рядом с магистратом Широямой в Зале шестидесяти циновок.

Ионекизу произносит по требованию настоятеля три раза фамилию Якоба.

— Да — зу‑то, — эхом повторяет настоятель. — Я говорю правильно?

— Ваше преосвященство, — отвечает Якоб, — произносит мою фамилию очень хорошо.

— Настоятель, — добавляет Ионекизу, — перевел Антуана Лавуазье на японский.

Якоб поражен:

— Может, ваше преосвященство знакомы с доктором Маринусом?

Ионекизу переводит ответ настоятеля: «Настоятель часто встречается с доктором Маринусом в академии Ширандо. Он очень уважает голландского ученого, говорит он. Но у настоятеля есть много обязанностей, поэтому он не может посвятить всего себя одной лишь химии».

Якоб осознает, какой властью должен обладать этот гость, чтобы запросто появиться на Дэдзиме в тот день, когда все перевернуто землетрясением, и беседовать с иностранцами не под присмотром толпы соглядатаев и стражников сегуната. Эномото проводит большим пальцем вдоль ящиков, словно освящая их содержимое. Он замечает спящего Ханзабуро и делает над его головой какие‑то пассы, словно тот стоит перед ним, преклонив колени. Ханзабуро что‑то сонно бормочет, просыпается, видит настоятеля, испуганно ахает и скатывается на пол. Выбегает за дверь со скоростью жабы, преследуемой водяной змеей.

— Молодые люди, — Эномото говорит на голландском, — спешат, спешат, спешат…

Свет снаружи, пройдя щель между створками ворот, меркнет.

Настоятель берет неразбитое зеркало.

— Это ртуть?

— Оксид серебра, ваше преосвященство, — отвечает Якоб. — Итальянского производства.

— Серебро более правдиво, — отмечает настоятель, — чем медные зеркала в Японии. Но правду легко разбить. — Он наклоняет зеркало так, чтобы увидеть отражение Якоба, и задает вопрос Ионекизу на японском. Ионекизу переводит: «Его преосвященство спрашивает, правда ли, что в Голландии тоже верят, что у живых мертвецов нет отражения?»

Якоб вспоминает, что его бабушка говорила то же самое.

— Старые женщины верят в это, да.

Настоятель понимает речь Якоба и доволен его ответом.

— На мысе Доброй Надежды есть племя, — Якоб решается поделиться своими знаниями, — которое называется басуто, и они верят, что крокодил может убить человека, проглотив его отражение на воде. В другом племени, зулу, избегают подходить к темным прудам, чтобы призрак не поймал отражение и не отнял бы душу у того, кто решил посмотреться в пруд.

Ионекизу в точности переводит и передает ответ Эномото.