Оскар Уайльд. Тюремная исповедь
Тюрьма Ее Величества, Рединг.
Дорогой Бози!
После долгого и бесплодного ожидания я решил написать тебе сам, и ради
тебя, и ради меня: не хочу вспоминать, что за два долгих года, проведенных
в заключении, я не получил от тебя ни одной строчки, до меня не доходили
ни послания, ни вести о тебе, кроме тех, что причиняли мне боль.
Наша злополучная и несчастная дружба кончилась для меня гибелью и
позором, но все же во мне часто пробуждается память о нашей прежней
привязанности, и мне грустно даже подумать, что когда-нибудь ненависть,
горечь и презрение займут в моем сердце место, принадлежавшее некогда
любви; да и сам ты, я думаю, сердцем поймешь, что лучше было бы написать
мне сюда, в мое тюремное одиночество, чем без разрешения публиковать мои
письма или без спросу посвящать мне стихи, хотя мир ничего не узнает о
том, в каких выражениях, полных горя или страсти, раскаяния или
равнодушия, тебе вздумается отвечать мне или взывать ко мне.
Нет сомнения, что мое письмо, где мне придется писать о твоей и моей
жизни, о прошлом и будущем, о радостях, принесших горе, и о горестях,
которые, быть может, принесут отраду, - глубоко уязвит твое тщеславие.
Если так, то читай и перечитывай это письмо до тех пор, пока оно
окончательно не убьет в тебе это тщеславие. Если же ты найдешь в нем
какие-нибудь упреки, на твой взгляд незаслуженные, то вспомни, что надо
быть благодарным за то, что есть еще провинности, в которых обвинить
человека несправедливо. И если хоть одна строка вызовет у тебя слезы -
плачь, как плачем мы в тюрьме, где день предназначен для слез не меньше,
чем ночь. Это единственное, что может спасти тебя. Но если ты снова
бросишься жаловаться к своей матери, как жаловался на то, что я с
презрением отозвался о тебе в письме к Робби, просить, чтобы она снова
убаюкала тебя льстивыми утешениями и вернула тебя к прежнему высокомерию и
самовлюбленности, ты погибнешь окончательно. Стоит тебе найти для себя
хоть одно ложное оправдание, как ты сразу же найдешь еще сотню, и
останешься в точности таким же, как и прежде. Неужели ты все еще
утверждаешь, как писал в письме к Робби, будто я "приписываю тебе
недостойные намерения!". Увы! Да разве у тебя были хоть когда-нибудь в
жизни какие-то намерения - у тебя были одни лишь прихоти. Намерение - это
сознательное стремление. Ты скажешь, что "был слишком молод", когда
началась наша дружба? Твой недостаток был не в том, что ты слишком мало
знал о жизни, а в том, что ты знал чересчур много. Ты давно оставил позади
утреннюю зарю отрочества, его нежное цветение, чистый ясный свет, радость
неведения и ожиданий. Быстрыми, торопливыми стопами бежал ты от Романтизма
к Реализму.
|
